Кубанские сказы
Шрифт:
Схватил он крепкую леску из белого конского волоса со стальным крючком и свинцовым грузилом. Потом трясущимися руками откопал в навозе крупного червя, насадил его и побежал обратно к обрыву.
«Ушло, небось, золотое счастье мое!» – тревожился он.
Глянул в воду: нет, играет золотая сула, ловит ртом ясные солнечные лучи и глаза у нее блестят, как каменья самоцветные.
Забыл Ахмет про врага, обо всем забыл, когда закидывал удочку.
Проплыла золотая сула мимо приманки, не взглянув на нее.
Вздохнул адыг и чуть пошевелил легкое ореховое удилище. Червяк выгибаться начал, вытянулся, но сула только хвостом его задела и ушла вглубь.
Ахнул от досады Ахмет и опять пошевелил удочку. Попал червяк в солнечный луч, загорелся красным огоньком. Вынырнула сула, сверкнула чешуей, ударила ярким хвостом, раскрыла рот… И заглотнула приманку…
Но как кольнул ее крючок в жабры, дернулась она, рванулась вглубь и ушла под карчи.
Тянет Ахмет удочку, а леска не идет, наверное, о сучок или камень зацепилась. Сплюнул он, воткнул удилище между корнями – и как был, в бешмете, в ноговицах, прыгнул в омут. А на берег из кустов Павло выскочил и смотрит: непонятно ему, что это с соседом случилось, чего он вдруг в воду прыгнул?
Глубоко нырнул Ахмет, до самой карчи. Ухватился левой рукой за скользкий дубовый сук, а правую по плечо запустил под корягу. И нащупал вдруг, как бьется скользкое и тяжелое рыбье тело. Пошарил еще, нашел, где леска за сучок зацепилась, стал распутывать – и почувствовал, что не хватает ему больше воздуха, вдохнуть надо. Скрипнул он от досады зубами, дернул леску и сломал сучок. Потом быстро и жадно обхватил пальцами бьющуюся сулу и рванулся вверх.
Только чует: схватил его кто-то за пояс и не пускает. Еще раз из последних сил рванулся юноша, но крепок сыромятный ремень, не оборвешь!
Синие круги пошли перед глазами Ахмета, солнце сверкнуло и рассыпалось на куски, глотнул он густую студеную воду и захлебнулся.
Видел все это с берега Павло. Заметил он, как тонкий пояс адыга зацепился за карчу, и жалко ему стало соседа. Одно дело убить врага в честном бою, а другое – по-подлому смотреть на его мучения. У храброго человека сердце всегда мягкое и отходчивое.
И прыгнул казак в омут, нырнул туда, где бился между карчами адыг, хватил кинжалом по поясу и вытащил тонувшего наверх. Трудно было вытаскивать Ахмета на берег, но справился с этим делом Павло. И соседа вытащил, и сулу, что билась в его посиневшей руке.
Очнулся Ахмет под горячим солнцем, на зеленой траве. Глядит, а над ним казак хлопочет, руки ему растирает и спрашивает:
– Ну как, друг! Очнулся! Может, пойдем ко мне в хату вина выпьем?
Приветливой лаской светилось широкое лицо казака, открыто и прямо смотрели его синие глаза…
«Нет, не может так открыто и прямо смотреть плохой человек! – подумал Ахмет. – У подлого человека глаза всегда бегают и прячутся…»
Вспомнил он, как блуждают трусливо взгляды у князя-пши и старого муллы. И понял, кто в него стрелял, кто кукурузу его поджег.
– Спасибо, друг! – сказал Ахмет. – Узнал я теперь, кто мне настоящий брат. Друзья в беде познаются. Подарю я тебе за твою отвагу-дружбу эту сулу золотую…
Глянул Ахмет на сулу и видит – никакая она не золотая, а просто обыкновенная крупная сулишка… Это весеннее солнце сквозь воду ее в золото одевало…
Сказ о сбывшейся мечте
Трудно увидеть солнце сквозь туманную пелену слез. Нельзя быть радостным, если на сердце горе. Много лет наш адыгейский народ не видел солнца и не чувствовал радости. Турецкие паши да беи, свои, адыгейские, князья-пши да орки, муллы да уздени потушили для народа солнце, отобрали у простых людей радость.
Наши юноши с детских лет пасли бесчисленные княжеские стада, а сами жили впроголодь. Наши девушки превращались в старух, обрабатывая княжеские поля. И чем больше были княжеские богатства – тем сильнее князья сосали кровь нашего народа. Турецкие паши подкупали адыгейских князей, и те посылали наших джигитов умирать в битвах за чужое, неправое дело.
Но рассказывают старики что жил в племени свободолюбивых шапсугов отважный джигит Мхамат. Был он могуч телом, горяч сердцем, светел умом. Имел он взгляд прямой и отважный, как у горного орла.
Никогда слезы не туманили взгляда Мхамата, потому что он не позволял никакому горю согнуть себя. Как-то Мхамат собрал адыгов и сказал им: – Довольно лить слезы – пусть плачут насильники! Гоните князей прочь из своих аулов, берите себе скот, который вы растите для этих кровососов! Пусть для всех сияет горячее солнце! Пусть радость придет в ваши жилища!
И шапсуги послушали отважного Мхамата. Они прогнали из аулов князей и их прислужников, разделили между собой княжеские земли и скот. И тут только почувствовали люди, как прекрасна солнечная и обильная адыгейская земля. Когда свобода согрела их сердца, и высокие горы, и густые леса, и бурные реки, берущие начало у далеких ледников, – все стало иным: светлым, ярким, радостным.
Но тут забеспокоились бжедухские, темиргоевские и бесленеевские князья. Они боялись, что народ, по примеру шапсугов, прогонит их и отберет их стада.
По указке князей длиннобородые муллы принялись проклинать Мхамата и непокорных шапсугов. Муллы призывали аллаха обрушить всякие бедствия на голову Мхамата. Но джигит только смеялся – разве могут испугать отважного человека хриплые крики воронов! Князья пытались насильно посадить пши на шею шапсугского племени, но смелые джигиты прогнали княжеские дружины. И тогда решили князья извести храброго Мхамата.
– Приезжай ко мне на пир, о бесстрашный Мхамат, – приглашал бжедухский князь. – Мне по сердцу отважные джигиты!
– Нет, князь! Свободный сокол не любит тесные вороньи гнезда, – отвечал Мхамат.
– Приезжай ко мне на охоту! – звал Мхамата князь темиргоевский.
– Нет, князь! Барс охотится один, а не вместе с волками – любителями падали, – сказал Мхамат.
Но всех хитрее и коварнее был князь бесленеевскип. Он сумел подкупить одного презренного корыстолюбца, жадного до золота, и тот – да будет проклята его память – предал неустрашимого Мхамата. Предатель провел княжеских прислужников в саклю, где спал Мхамат, и те связали безоружного джигита. А наутро княжеские дружины напали на шапсугские аулы, смяли джигитов, смущенных отсутствием Мхамата, и вновь посадили на шею шапсугам хищного ворона – пши. И опять погасла радость в сердцах народа, померкло, потускнело от народных слез яркое солнце. Но память народная навеки сохранила образ отважного воина Мхамата.