Кубок орла
Шрифт:
По мере чтения лицо государя все больше вытягивалось и темнело. Ближние со страхом следили за ним, предчувствуя близкую бурю.
– Воры! Изменники! У нас ведь война! – стукнул Пётр кулаком по столу. – Доколе же, Господи, врагам родины потакать? Свои, а во сто крат хуже шведа проклятого!
– А всё отчего распустились? – вмешался Стрешнев. – Не потому ли, что ваше царское величество всегда в отлучках?
– Дескать, – подхватил Шафиров, – где ему за государственностью надзирать, коли он и в столице-то, почитай, не бывает.
Царь поочерёдно оглядел присутствующих и решительно повернулся к кабинет-секретарю Алексею Васильевичу Макарову [282] :
– Пиши: быть в Сенате графу Мусин-Пушкину [283] , Стрешневу, князю Петру Голицыну [284] , князю Михаиле Долгорукому, Племенникову [285] , князю Григорию Волконскому, генерал-кригсцалмейстеру Самарину [286] , Опухтину, Мельницкому… Всего девять персон. – Он подумал и прибавил: – Ещё про обер-секретаря позабыл. Быть обер-секретарём Анисиму Щукину [287] .
282
Макаров Алексей Васильевич (1675 – 1750) – выходец из посадских людей, кабинет-секретарь и особо доверенное лицо императора.
283
Мусин-Пушкин Иван Алексеевич (1649 – 1729) – боярин, позже граф. Смоленский, астраханский воевода. Ведал также надзором за «духовными имениями», то есть церковным имуществом (был женат на племяннице патриарха Иоакима). Сенатор, начальник Монастырского приказа, затем Монетного двора. Умер в ссылке в Соловецком монастыре.
284
Голицын Пётр Алексеевич (1660 – 1722) – князь, подозревался в связях с Софьей и стрельцами, за что был брошен в застенок, но затем оправдан. В 1700 – 1705 гг. – посол в Вене, затем наместник в Архангельске, Киеве, губернатор Риги, сенатор.
285
Племенников (Племянников) Григорий Андреевич (1658 – 1713) – начальник Расправной палаты, затем сенатор.
286
Самарин Михаил Михайлович (1659 – 1730) – генерал-кригс-цалмейстер армии (то есть заведующий амуницией) с 1708 г ., сенатор, с 1725 г . действительный статский советник.
287
Щукин Анисим Яковлевич (167? – 1720) – обер-секретарь Сената.
И встал:
– Поздравляю вас, господа Сенат!
Распустив собрание, Пётр сам настрочил указ:
«Повелеваем всем, кому о том ведать надлежит, как духовным, так и мирским, военного и земского управления высшим и нижним чинам, что мы, для всегдашних наших в сих войнах отлучек, определили Управительный Сенат, которому всяк и их указам да будет послушен так, как нам самому, под жестоким наказанием или смертию, по вине смотря. И ежели оный Сенат, через своё ныне перед Богом принесённое обещание, неправедно что поступят в каком партикулярном деле и кто про то уведает, то, однако ж, да молчит до нашего возвращения, дабы тем не помешать настоящих прочих дел, и тогда да возвестит нам, однако ж, справясь с подлинным документом, понеже то будет пред нами суждено, и виноватый жестоко будет наказан».
У крыльца государя дожидался возок. Но день стоял безветренный, солнечный, и Пётр, отпустив возницу, побрёл домой пешком. В ту же минуту, переряженные гулящими, на улице появились десять языков.
Царь заметил их, раздражённо погрозился кулаком:
– Какого чёрта вы вяжетесь? Что я, махонький, что ли?
Языки исчезли ненадолго и вернулись уже в долгополых кафтанах раскольников.
«Эка неугомонный у меня Фёдор Юрьевич! – снова признав ряженых, улыбнулся царь. – Шагу ступить не даёт мне».
Перед одним из домов Пётр неожиданно остановился и принялся разгребать ногами снег.
– Чей двор? – крикнул он. – Чей двор, спрашиваю, янычары проклятые?!
Подув на стекло, Турка припал к нему носом и вгляделся:
– Батюшки! Царь!
Васька, забавлявший внука Андрея Петровича, едва услышал восклицание, юркнул в смертельном испуге под лавку.
На хоромном крыльце Пётр столкнулся лбом об лоб с кинувшимся к нему навстречу хозяином.
– Так-то ты, схимничек, приказы мои выполняешь? Так-то ты в чистоте улку содержишь? – зарычал государь. – Почему брёвна выломаны в мостках? А? Почему навоз валяется посеред самой дороги? Видел ты таковскую азиатчину на Кукуе? У-у, харя елейная!
Купчина терпеливо выслушал ругань и метнул низкий, по монастырскому чину, поклон.
– Поелику возможно, блюдём, ваше царское величество. Что же касаемо мостков, нешто убережёшься от воров? Иных ловил – жалуются, топить-де нечем. Что с ними содеешь!
Васька обомлел. Пётр сел как раз против него и каждую минуту мог задеть его протянутыми ногами.
– Топить, говоришь, нечем? – уже спокойней спросил царь.
– Мочи нет… Измаялись мы с ними.
– Так, так… А всё ж пеню плати, мил человек. Десять рублёв, как по приказу.
Турка безропотно засеменил к сундуку.
– Десять рублёв пени, ваше царское величество, на, держи. А сие вот в правую длань твою. Тут, преславный, тыща, на воинство христолюбивое. Давно приготовил. Прими Бога для.
На столе появились бутылки, окорок, студень, стерлядь, капуста, пироги, грибы, кура во щах. Густо запахло чесноком и рассольным духом.
– Садись, чего суетишься, – указал Пётр хозяину на стул и вдруг заглянул под лавку.
Васька лежал ни жив ни мёртв.
– Сие что за животина?
– Ученик, ваше царское величество. С фабрики.
– Вон что!
Пётр поманил Ваську пальцем, но тот ещё глубже забился в угол…
– Боюсь…
– Ростом с жеребёнка, а боишься! Вылазь, авось не съем.
– Ваше величество, дозволь отлежаться. Приглянусь к тебе малость, тогда, ей-Богу, вылезу.
– Ладно, уважу! – рассмеялся государь. – А мы покудова, Петрович, чарочкой перекинемся.
Беседа быстро наладилась. Под конец Турка до того освоился, что больше сам говорил, чем слушал.
– Да, преславный, забивает нас крестьянское рукомесло. Им что? Они у себя в избе робят. У них какие расходы?
– Ну всё же, не с неба им валится.
– А не с неба, тогда пущай они все пошлины наравне с нами несут. А то что ж так, вроде утайкою торговать. Нам от того чистый убыток. Так цены сбавили, хучь плачь.
Турка не зря отвалил Петру тысячу на «христолюбивое воинство».
– А вы бы фабрик понастроили больше, – посмеивался государь.
– Строим. Почитай, всюду, где силён мелкий промысел, строим.
– И каково?
– Худо. У нас и работные, и всякая пошлина. Мы, преславный, по ихней цене никак товар спущать не можем.
– Зато и товарец похуже у вас.
Турка так и вцепился в последние слова:
– Истину говоришь, хуже. Ей-Богу, хуже! Потому нету мастеров настоящих. Бегают работные с фабрики на фабрику, когда токмо вздумают. Его обучишь, ан глядь, уж и нету его, убёг к другим компанейщикам…
– Ты про что разговор повёл? – оборвал его разглагольствования Пётр.