Кубула и Куба Кубикула
Шрифт:
Ну, поныл ворчун на все лады. Но в конце концов вытянулся в тонкий козий волосок и прополз сквозь какую-то щель в комнату, где Лизанька спала.
Лизанька поздоровалась с ним и говорит:
— Знаешь, Барбуха, хотела я что-нибудь придумать, и вот — готово! Придумала позвать тебя и послать Кубуле письмо, чтоб он не боялся. Я хочу написать, как я его люблю.
— Милая девочка! — ответило страшилище. — Что ему, медведю! Ходит он по свету, со всеми-то ребятами знаком. Я нынче с ним целый день провёл, так он даже ни разу о тебе и не вспомнил.
Огорчилась
— Ты, верно, неправду говоришь. Я ему всё-таки напишу письмецо.
Взяла лист бумаги, разлиновала и принялась за дело:
Милый Кубула!
Когда ты к нам вернёшься? Барбуха меня пугает, да мне не страшно. Нынче к обеду у нас были сладкие пирожки с начинкой. Я спрятала три для тебя. Только от третьего половинку отломила. Они очень вкусные, и я не выдержала. Пришли и ты мне письмецо. Если Барбуха очень тебя донимает, так скажи ему, что наш папа ему задаст. Нынче мы катались на коньках, было очень весело, только я ободрала коленку. Будь здоров и приходи поскорей!
Твоя Лизанька
Кончив писать, взяла она пирожки, письмецо и завязала всё в узелок.
— Не потеряй смотри, — сказала она на прощание. — Ну, ступай к Кубуле. Что с тобой толковать, коли ты медведей обижаешь.
Страшилище решило, что Лизанька невоспитанная, что так ни с кем разговаривать нельзя.
Но так ли, нет ли, а со страшилищами надо быть построже, а то ещё неизвестно, что они могут выкинуть.
БАРБУХА ПОШЁЛ ОБРАТНО из Грибов-Грибочков той же дорогой, по которой утром с медвежатником шёл. Ну, просто мученье! Ножки у него коротенькие и будто пар. Бедняга еле ковылял. Сумка с пирожками висела у него на шее. Она была для него тяжёлая, и ему приходилось поминутно отдыхать. Протащился он так целый час и вдруг — пожалуйста — чувствует, что в воздух поднялся! В ушах зазвенело, и — фррк! — вот он уже в Горшках-Поварёшках. Кубула с Кубой Кубикулой его ждали.
— Хороши товарищи! — сказало страшилище. — Что ж вы так долго оставляли меня в сугробах, а? Или дела были какие неотложные, что про меня забыли?
Пришлось медведю с медвежатником у страшилища извиненья попросить. Тогда оно подобрело и развязало узелок. Содержимое им по вкусу пришлось.
Когда наелись, Кубула прочёл письмо, а прочтя, стал чесать себе затылок.
— Куба, как же мне быть? Ведь я не умею писать! Читать ещё так-сяк, научился, это просто, а вот писать — сущее наказанье. У меня коготки неподходящие.
— Ну, а как насчёт Лизаньки? — спросил Барбуха. — Вспомнил ты о ней или нет?
— Сказать по правде, — ответил медвежонок, — память у меня короткая. До твоего ухода я не вспоминал, но потом целый день в брюшке была тяжесть какая-то.
— Эх-хе-хе, — возразил ему Куба Кубикула. — Ничего то ты, дурачок, не понимаешь! Ведь ты говорил о ней.
— Ура! Ура! — крикнул медведь.
Да так громко крикнул, что разбудил в соседнем доме хозяина пекарни. Тот постучал в стену палкой — думал, теперь тихо будет. Не тут-то было: Кубула запрыгал, зарезвился — ну, не угомонишь! То ли Мартиновы пирожки с ума его свели, то ли медвежий господь бог таким уж сумасшедшим его сделал… В конце концов Куба ремнём его вытянул. А то ни в какую. Чтоб отвязяться, взял Куба Кубикула какой-то обрывок бумаги и принялся вместе с ним писать. Стал водить его лапкой и начали появляться ужасные каракули, в которых ни одному чертячьему учителю нипочём не разобраться.
Дорогая Лиза, мы в Горшках-Поварёшках у пана бургомистра; нам здесь очень хорошо. Спасибо тебе за пирожки, они пришлись очень кстати. Паны советники хотят, чтобы мы у них остались, но ты не бойся: мы уже ищем где плотник дыру оставил. Всего тебе доброго, Лизанька. До свидания!
Барбуха удивился, что его друзья такую чушь городят.
— Ах ты, мой дурачок! — сказал ему Кубула. — Ты что же, хочешь, чтоб мы Лизу до смерти перепугали? Нас, мол, в арестантскую посадили. Ни за что! Ты пугай, коли тебе нравится, а ни мне, ни Кубе заниматься этим не к лицу.
Он аккуратно сложил записочку и потребовал, чтобы призрак сейчас же снова пустился в путь.
— Не отвиливай, кривая душа, — сказал он страшиле, когда тот заупрямился. — Ступай, ступай, ступай! Мы ведь оказываем тебе великую честь, что посылаем. Это поручение, голубчик, поважней всей твоей ненужной работы — оно даст тебе кучу пирогов.
ЕДВА КУБУЛА ПРОИЗНЁС эти необдуманные слова, страшилище повалилось на спину, и дымное тельце его стало редеть.
— Ах ты неблагодарный, неблагодарный! — сказал он, поводя носом. — Разве ты не знаешь, что я расплывусь и мне конец придёт, как только ты меня бояться перестанешь? Теперь — спасибо сказкам — я виден каждому безобразнику, у которого есть причина меня бояться. А что тогда будет, а? Что, если от меня ни крохи не останется?
Есть на свете одно прескверное правило, из которого нет исключений, — разве что их введёт будущий устроитель нового порядка. Окаянное правило это хорошо нам знакомо: люди сильней всего ссорятся, попавши в беду. Тогда самое подходящее время, тогда как раз в пору пускать в ход «будь ты неладен» и «чтоб тебя разорвало».
Когда сидишь за решёткой, не больно обдумываешь свои слова. Ясное дело, где теснота, там и ссоры, а что же может быть тесней тюрьмы. Слово за слово, Барбуха не стал молчать, и Куба Кубикула тоже в долгу не остался. Поднялась страшная свара — чуть до драки не дошло. Чем дальше ругались, тем меньше оставалось от Барбухи, и в конце концов он уменьшился на добрую четверть. Маленький стал, как козьи и овечьи призраки… Да пока мы вот говорим, он уж не многим больше беличьего привидения.
— Барбуха, страшилка дорогой! — воскликнул Кубула, видя, что друг погибает из-за его неверия и грубости. — Миленький, перестань чахнуть, сделай так, чтоб потолстеть и оставаться с нами, пока наши передряги не кончатся.
Куба Кубикула присоединил свой голос к голосу медведя, и им удалось общими усилиями добиться того, что губительный распад вдруг кончился. Это, наверно, сделала любовь, потому что она сильнее страха. Барбуха был теперь величиной с хорька. Это очень его бесило. Как же так?
Разве он не вёл себя честно, благородно? Не был мил, отменно вежлив, скромен, тих и приветлив, не старался скрыть запах гари? Кто может в чём его упрекнуть? Никто. Но как раз поэтому его никто и не боится. Медведь с медвежатником любят его, но вы же понимаете — любви они его даже больше самих себя и будь страшилище это хоть бриллиантовое, в один прекрасный день люди либо медведи выживут его из своей среды. Короче говоря, уже тогда пора страшилищ миновала и Барбухе пришло самое время исчезнуть.