Кучум

Софронов Вячеслав

— Но ведь гонец был послан загодя…

— Гонца много позже выловили из реки. Кто-то не хотел, чтоб он сообщил мне о твоей свадьбе.

— А что еще? Мне показалось, у тебя были и другие причины не появляться столь долго в Кашлыке?

— Да, — нехотя согласился Мухамед-Кул. — Есть и другие причины. — Он чуть помялся, глубоко вздохнул и решительно закончил. — Мне сообщили, будто бы хан Кучум хочет взять меня под стражу.

— С чего бы это? — С удивлением воззрился на него Алей. — Первый раз слышу. Кто мог сказать подобное? Назови его имя.

— Нет,

я не буду его называть. Может, когда-нибудь потом… Но согласись, хан изменился: уже не зовет меня в походы и словно забыл обо мне. Понимаю, есть ты, твои братья. Обиды не держу, но мои люди отговорили меня от поездки в Кашлык.

К ним подошли несколько молодых женщин и низко поклонились гостям. Три мальчика и одна большеглазая девочка держались сзади них, высовывая кудлатые головки и с любопытством разглядывая приезжих.

— То твои дети? — поинтересовался Алей.

— Да, — улыбнулся Мухамед-Кул и потрепал по голове старшего мальчика. — Разве не похожи?

— Когда ты успел? И молчишь. Тоже мне, а еще брат…

— А я знал, ты приедешь. Не тот ты человек, чтоб отсидеться, отмолчаться. Ладно, идите, готовьте угощение для дорогого гостя. Нечего глазеть как на диковинку, — крикнул он женщинам и продолжил, обернувшись к Алею, — пойдем ко мне в шатер, побеседуем пока.

Когда они уселись напротив друг друга, то Алей сообщил тихо:

— А я веду сотни на русские городки…

— Давно ждал, — отозвался Мухамед-Кул. — Хан и раньше часто говорил об этом и, верно, выбирал удобный момент.

— Со мной идут несколько соседних князей со своими воинами. Ты ведь знаешь, что русские стали селиться на наших землях. Пора проучить их.

— Да, — неопределенно протянул Мухамед-Кул. — Но я бы на твоем месте был осторожен. Они умеют драться и не кинутся бежать, увидев твои сотни.

— На это я и не рассчитываю. Но и мои воины — опытные бойцы. Отец долго подбирал нукеров и хорошо платит им. К тому же каждый думает взять знатную добычу. Не зря же им рисковать своими головами.

— Так, так оно, — согласился Мухамед-Кул, и было непонятно, одобряет ли он Алея или чего-то недоговаривает. — Хочу предупредить, что в Бухаре находится человек, который также мечтает совершить поход.

— На русские городки? — спросил Алей и засмеялся.

— Далек же у него будет путь.

— Нет. Он мечтает совершить набег на Кашлык.

— О ком ты говоришь?

— О князе Сейдяке. Карача-бек сообщил мне, что он служит сотником у хана Абдуллы…

— Карача-бек? Значит, он бывает у тебя. Теперь мне понятно, кто отговаривал тебя от поездки в Кашлык. Так знай, мне про тебя он говорил примерно то же самое. Будто бы ты хочешь стать ханом, и я стою у тебя поперек дороги. Но я прогнал этого шакала и запретил говорить со мной, — глаза Алея яростно блестели, а руки сжимались в кулаки.

— А тебе не кажется, что Карача-бек мог говорить правду? А если я и вправду захочу стать ханом? Как тогда?

— О чем ты? Право наследства за мной…

— Вот видишь, ты уже и поверил. Но скажу откровенно: твой отец в последнее время часто стал ошибаться…

— В

чем он ошибается? — запальчиво выкрикнул Алей. — Скажи!

— Я не боюсь, что ты передашь ему мои слова. То твое дело. Но он ошибается хотя бы в том, что посылает тебя воевать с русскими. С ними надо дружить. Карача-бек прав. Не тронь медведя — и он тебя не тронет. А если русский медведь вылезет из берлоги, то нам худо придется. Соседние князьки, что идут с тобой в набег, хороши, пока не появился кто-то более сильный. Я воевал с ними и хорошо понял это…

— Да ты, оказывается, просто трус! — в бешенстве выкрикнул Алей и схватился за кинжал.

— Не забывай, что ты мой гость и я не могу тебе ответить тем же. Но давай не будем торопиться и посмотрим, чем закончится твой поход. Тогда и поговорим.

— Уже поговорили, — Алей вскочил на ноги и, шагнув к выходу, приостановился. — Я не буду передавать отцу о нашем разговоре. Но видеть тебя больше не желаю. Отец правильно поступил, удалив тебя из Кашлыка. Сиди и дальше здесь, детей нянчи! Лучше бы я не приезжал к тебе! Прощай…

— Подожди, выслушай меня. Ты не знаешь всего.

Князь Сейдяк сын нашей тетки, сестры твоего отца. Значит, он брат нам…

— И что из этого? Он мечтает занять ханский холм, но пока я жив, не бывать тому!

— Хорошо. Мне нечего больше сказать. Прощай… — Мухамед-Кул тоже поднялся и холодно посмотрел на Алея. А тот, ничего не сказав, щелкнул нагайкой и, не оборачиваясь, зашагал, широко ступая, к открытым воротам, где его поджидали нукеры.

ПОЗНАНИЕ ОТМЩЕНИЯ

Ногайский властелин Урус-хан провожал московского посланника Василия Пелепелицына, что пробыл у него в Сарайчике несколько месяцев. Посол пристрастился пить кумыс, есть полусырую баранину, выезжать на охоту с ручными беркутами и не скрывал, что это ему по вкусу. Он охотно оставался в своем шатре с молоденькими ногайскими девушками, которых Урус-хан, как гостеприимный хозяин, каждый день отправлял послу. От вольготной жизни московский посланник заметно посвежел, потерял половину солидности, подзагорел, и глаза его засветились юношеским блеском, довольная улыбка не сходила с бородатого лица. Ему совсем не хотелось покидать ногайские пределы и возвращаться обратно в Москву, выслушивать раздраженные оклики бояр, отписывать челобитные, сидеть долгими вечерами за одним столом с дородной супругой, постоянно жалующейся на плохое самочувствие, проливающей слезы по каждому пустяку.

И вот приходится возвращаться, поскольку царь Иван Васильевич, верно, и без того заждался вестей из Ногайской Орды и, не приведи Господь, подумает что-то худое о его, Пелепелицына, долгой отлучке.

Урус-хан направил с ним к царю своего посланца и триста конников охраны. Сам он тоже был в седле, чтоб проводить высокого гостя до ближайшего кургана, как того требовали приличия.

— Приезжай еще, бачка Василий, — широко улыбнулся хан послу. — Поди, девки хороши были?

— Хороши, хан, весьма хороши, — засмеялся довольный Пелепелицын.