Куда приводят сундуки
Шрифт:
Я отошла на несколько шагов от подъезда и отвернулась, рассматривая чьи-то окошки, чтобы показать отважной женщине, что мой интерес к её крепости не так велик. Краем глаза я наблюдала за ней, а она… за мной. Эта бестолковая игра длилась минут пятнадцать. Меня посетила мысль: вдруг она в этом доме одна живёт? И только свои апартаменты, соответственно, и охраняет? Но ведь я видела тогда вечером в окне мужчину и женщину… И на втором этаже свет горел… Если мне всё это, конечно, не пригрезилось…
В железную дверь подъезда изнутри очень громко дважды
Через мгновение я была уже в абсолютно тёмной комнатке дворника. Погони не было. Моя отважная старушка, по-моему, так и не поняла, куда я делась, когда выпускала из подъезда девушку. Видимо, пенсне подвело.
В каморке нестерпимо пахло кошками. Я нащупала у входа выключатель. Под потолком зажглась тусклая лампочка, осветившая единственный предмет мебели здесь – пружинную кровать, заваленную мётлами и широкими железными лопатами для снега.
Из-под ног выскочила старая бутылка тёмно-зелёного стекла со свечным огарком внутри и чёрной ниткой… Единственное окно изнутри тоже было забито железным щитом и досками. Большой круглый стол с самоваром, конечно, исчез… Я вышла. Шесть ступенек наверх. Короткий коридор: две квартиры направо, две налево. Папа их сдавал…
Посреди коридора чугунная витая лестница на второй этаж. Я провела пальцами по нескольким уцелевшим чугунным цветам на чугунной же лозе, обвивавшей опоры лестницы – сохранились, как приятно… Мне показалось, что мои пальцы помнят изгибы этого заморского растения… Под каждой ступенькой было выбито ажурное металлическое кружево. И я помню этот орнамент: как будто снежинки!..
Наверху хлопнула дверь. Я была уверена, что меня сейчас попросят вон. Обидно, из своего же дома и – вон. Да ещё и обругают скорее всего. И к затерявшимся кошкам здесь отношение, кажется, не респектабельное…
– Почтальон? – раздался сверху мужской бас.
– Да! Но Вам сегодня пока ничего нет! – крикнула я.
Дверь над моей головой гулко захлопнулась, в моё враньё на сей раз сразу же поверили. Я стала подниматься по лестнице на второй этаж. Меня интересовала крайняя квартира слева. Моя. Никакого конкретного плана у меня не было. Хотелось просто посмотреть и увидеть. Что именно – я не осознавала… Наверное, искала подтверждение, что я не сумасшедшая, что моя семья может не волноваться за моё психическое здоровье. Хотя, вспоминая бабульку с авоськой, мне и так было понятно, что здравый смысл был сегодня на моей стороне. Однако, судя по тому, как самоотверженно она держала оборону дома, ей, наверное, казалось, что как раз на её…
Коридор второго этажа раньше завершался высокой двустворчатой дверью с двойными стёклами. Летом эти двери были всегда распахнуты, через них можно было свободно пройти на крышу парадного подъезда, что так обожали делать мальчишки нашего двора в отсутствии рядом взрослых. Самые отважные из них цеплялись за чугунные перила над козырьком подъезда, потом за кованое кружево под козырьком и перебирая босыми ногами по кирпичам, прыгали вниз, на булыжники, как маленькие обезьянки. Совершить обратный путь возможно было только при помощи товарища, подставлявшего дружеское плечо. Иногда мальчишки начинали с пути «обратно», не подозревая о том, что кто-то из жильцов читал наверху газету, выставив кресло на солнце, между раскрытых дверей. Тогда смельчак получал скрученной газетой по голове и исчезал под козырьком.
Дворник каждое лето просил отца заказать решётку на эту балконную дверь или спилить с козырька перила… Но папа любил мальчишек! Теперь никакого парадного подъезда – ни с перилами, ни без. Дворник порадовался бы.
Двери были, двойные, со стёклами. И они открывались по-прежнему. Сейчас в пространстве между дверей чернели прошлогодние листья. Слева от козырька бывшего подъезда должна меня ждать моя дверь. Замочная скважина отсутствует. Есть только красивая дверная ручка из гранёного стекла в латунной оправе. Я погладила ручку – нет, не помню её, но знакомству с ней рада…
Так, что дальше? Дверь… Я перекрестилась, глубоко вздохнула, шумно выдохнула и постучала. Я.
– Осторожно, тут заминировано, – услышала я за спиной.
Знакомая курсистка в шляпке, снимая перчатки, вопросительно смотрела на меня. – Вы меня преследуете?
– Не совсем…
– Да или нет?
– Если хотите – да. Вы всегда так резки в общении?
– В подобных случаях – всегда. Немедленно объясните мне, только очень чётко, что Вам от нас надо?
– Почему Вы говорите «от нас»?
– Потому что за этой дверью в данный момент находится моя мама. Ну?
– Понимаете, я очень давно жила в этом доме и вот в этой квартире.
– Насколько давно?
– Давно… В прошлой жизни… Я знаю, что это звучит по-идиотски…
– Но сейчас Вы живёте не здесь, я правильно понимаю? – девушка не меняла тона.
– Совершенно верно…
– Вот и езжайте на своё постоянное место жительства по месту вашей прописки.
– Подождите секундочку. Может быть, Вы разрешите хотя бы с порога заглянуть в квартиру? Возьмите мой паспорт, если хотите.
– Вы ненормальная. Убирайтесь вон. И не смейте больше нас беспокоить, ясно?
– Ирина, пусть она войдёт, я требую! – за моей дверью, украшенной чудесной стеклянной ручкой, послышался не менее грубый женский голос.
Мне стало страшно: сейчас будут бить… Вот бы козырёк подъезда с перилами вернуть на место – сиганула бы, не раздумывая, не смотря на принадлежность к дамскому полу.
В этот момент на лестнице показалась знакомая шапка-ушанка: округлившаяся авоська была до отказа набита картонными пачками самых дешёвых папирос, приплюснутыми сверху двумя вафельными тортиками и несколькими жестяными банками кошачьих консервов. Шапка уверенно надвигалась на нас.