Куда светит Солнце. Поэмы и пьесы
Шрифт:
Пропаганда нищеты включает в себя раболепное отношение к силе. Если этого достичь "мягко" не удается, это достигается силой, полицейским режимом, через запрет карикатур, высмеивания и глумления, как над лицами, так и над символами власти. Символы власти и сама власть становятся неприкосновенны, а лидер власти через пропаганду возводится в ранг божества, святого героя, обладающего всеми благодетелями смертного. Если эти благодетели вдруг нарушаются, то о нем говорят – "ну он же тоже человек". Таким образом, помимо юридической неприкосновенности внушается и святая неприкосновенность власти, в особенности через религию.
Где
Не думай, человек, что твоя жизнь не связана с жизнью других людей. Наша жизнь – есть взаимодействие миллиарда людей, живущих сейчас, и живших в прошлом, это невидимая нить, соединяющая всех людей на Земле – это и есть жизнь – Древо Жизни. В человеке заложено все с самого начала жизни: добро, зло, лень или трудолюбие, ему выбирать кое семя взрастить, только по средству разумности и осознанности.
Люди объединяются, из племен зарождается род, семья, их них – государство, предназначенная для отражения опасных вызова природы, агрессии организация, которая основана на безопасности для всех ее участников. Но так ли на самом деле? Опасность и угрозу в обществе и государстве несет ненависть, которая снимает табу равенства перед законом.
Если смотреть на взлеты и упадки государств, то видно, что ничего не умирает окончательно и на корню. Когда рушится твой внутренний мир, который ты создавал на протяжении всей своей жизни, или же, когда его рушат, под гнётом невзгод чувствуется близость конца, но после заката всегда наступает восход, а после восхода всегда садится солнце, и ты понимаешь, что смерть, как и жизнь – бессмысленны, они слишком скоротечны, чтобы иметь его, важен лишь момент жизни здесь и сейчас, сам путь от А до Я. Отсюда следует негласный вывод, что истинный смысл не заключен в жизни и смерти, а заключается в чём-то ином – вечном, в чём-то постоянном и нерушимом. Эмоции же, всего-навсего дают, человеку вкус жизни, дают возможность насладиться ею, или напиться до опьянения.
Отбрось ненависть и зависть, человек, и тогда твое сердце наполнится светом. Борись со злом, ведь тьма – всего лишь света пустота.
VI
Зигфрид и Тень появляются на городской переполненной площади, у самого эшафота. Зигфрид едва ли касается его, его теснит возбужденная толпа. Ведут приговоренного, молодого парня.
Толпа:
– Казнить, казнить!
Помиловать нельзя!
Ведь приговор вершил судья,
А он не мог ведь ошибиться!
Ему даровано чутье – рассеять склоку,
И приговору смертному дано свершиться,
Чтоб зуб за зуб и око вырвать из-за ока!
Сегодня кровь должна пролиться!
Хоть молод он – преступник хладнокровный,
Он нам чужак, он брат не кровный,
Мы требует от вас лишь зрелища, дерзайте!
И хлеба лишь в награду дайте!
Палач:
– Я вас прошу,
Вы только соблюдайте тишину,
Натёр я салом хитрый механизм,
Его игра и скрип и звук – раним,
Что только в тишине найдёте упоенье им,
Тогда юнца культя падёт, как Рим.
Тень:
– Узнал, входящего на трон
Злодейства государства?
Ведь это он, ведь он!
Зигфрид:
– Узнал… моих рук это дело,
Приговорил его я смело
К смертной казни,
Хотя он кроток был и невиновен,
Но я к стыду тогда уж был не склонен…
Тень:
– Так устыдись тогда,
Когда на дощатый помост
Падёт его невинная глава.
Приговоренному зачитывают приговор и дают последнее слово.
Приговоренный к смертной казни:
– Ну что же… наслаждайтесь!
На этом всё – весь монолог, прощайте!
Собрались вы в убийстве подвизаться,
Ну что ж, пора мне с жизнью распрощаться,
Хотя невинен я,
Вам Бог поэтому – судья!
Тень:
– Едва ли миг нас отделяет
От страшной смерти, пустоты,
Людей всех пропасть разделяет,
Она им вера, счастье и мечты,
Они, томясь в мирской надежде,
Вдыхают запах мёртвых и красивых роз,
И после жизни, после смерти близких,
Живут обычной серой скучной жизнью и всерьёз
С остервененьем молятся и строят в будущем надежды,
А ты, как одиноких без конца степей изгнанник,
Не льешь о них, несчастных, слёз,
Ты одинок, несчастен и суров, как прежде.
Казнись деянием своих же рук,
Чем больше крови – больше мук,
А гильотина, словно нож у мясника,
Со временем становится тупа,
Смотри, как сила властных велика!
Приговоренного уводят к гильотине. Крепко пристегивают, солдаты волнительно переминаются с ноги на ногу, зевают.
Палач опускает рычаг и нож со скрипом ползёт к шее несчастного, рывками достигает её и впивается, оставляя голову на месте. Несчастный вопит от боли, испуга, толпа ахает, ахает и палач. Вновь натягивается нож наверх и вновь он ползёт со скрипом, с ехидным скрежетом к шеи несчастного, так продолжается девять раз, несчастный ещё жив, он молит о пощаде.
Толпа шумит, оттесняет солдат и чуть ли не врывается на эшафот. Поднимается нож в последний раз, но палач не дёргает рычаг, он скрылся с глаз долой, скрылся и священник, чиновники; подбегают два солдата, под истерические крики офицера начинают отпиливать несчастному голову штыком, тянуть её, приговоренный бьётся в конвульсиях, хрипит, кровь залила весь помост, горло, тело, ноги солдат скользят в крови, и вот, с хрустом шеи голову отрывают, Зигфрид, мрачный падает в обморок. Солдат, схватившись за волосы, трясёт голову казнённого с радостной улыбкой облегчения.
Люди в толпе плюются, кричат и бранятся, с этим и расходятся. Тень приводит Зигфрида в чувство. Зигфрид рыдает.
Зигфрид:
– Прости меня!
Тень:
– Возможно, Бог простит,
Не я!
Свои теперь лачуги чтит толпа,
Расходится,
Её народная молва
До Азии свободно разлетится,
Она, умрёт, а где-то возродится,
Останется
Так в памяти ушедших лет,
История о том, как сам судья нарушил сына божьего завет.