Куда тянутся души

Пенкина Анастасия

— Проверь, что там, — послышался знакомый мужской голос. Слишком приятные в нем бархатистые нотки, чтобы так легко забыть. Вот только имени я так и не узнала. Хотя, какое это теперь имеет значение.

На плечо упали мужские ладони. Сначала меня вжали в пол, а потом резко перевернули на спину.

Лицо мужчины было мне незнакомо. Но тогда все разбойники из банды кочевников были с повязками. Только братца Каньи я видела на озере. Возможно, и этот, не одаренный красотой кочевник мне уже встречался.

— Проснулась! — крикнул он скалясь в кривозубой улыбке. Еще бы не

проснуться от таких нежностей. Только в маленьких заплывших глазах не было дружелюбия. Я бы точно нашлась что ему сказать не будь во рту кляпа.

Но, когда его рука шириной с добротное бревно замахнулась на меня, я уставилась во все глаза не веря в происходящее. Неужели снова? Жаль, что страха во мне недостаточно для того, чтобы зажмуриться, при всем уважении к себе, я предпочла бы не видеть этого позора. Не видеть, как меня опять избивают.

Рука-кувалда не успела опуститься мне на голову, а я все же зажмурилась перед, казалось бы неминуемым ударом — куда более изящная мужская ладонь с тонкими пальцами перехватила ее. Неприятной наружности разбойник был остановлен другим. И судя по тому, что на козлах скорее всего больше не могло быть никого — это был братец Каньи, и сын Айера, если я не ошиблась.

— Ты что творишь? — не повышая голоса произнес он. Но даже у меня мурашки пошли по телу от звенящей холодной стали в его голосе. Неудивительно, что в столь юном возрасте он умудрился собрать банду. — Возьми тряпку с зельем. И сестрице моей добавь дозу, не хватало, чтобы она проснулась раньше времени.

Вот теперь сомнений не осталось.

— Хорошо, Риден, — проворчал крепыш, и на мое лицо через пару секунд обрушилась ладонь чуть не сломав нос. Влажная тряпка ничуть не смягчила грубые прикосновения.

Как бы я не пыталась сопротивляться, не дышать, подавляя яростное желание заорать во всю силу, вдох все же пришлось сделать. Горький и жгущий горло запах ворвался в нос и рот, расползаясь до самых легких с каждым кусочком захваченных ядовитой пеленой внутренностей, ослабляя мое сознание и контроль над телом все сильнее.

Следующее пробуждение оказалось еще менее приятным. Я не могла понять открылись ли веки, и я нахожусь в кромешной тьме, или они все еще не подвластны мне. Помимо этого, гортань горела при каждом вдохе, во рту пересохло, а боль в животе — будто я съела камней.

Это было действительно страшно. Не из-за букета неприятных ощущений — из-за неизвестности и потери контроля над своей жизнью. Зачем сын Айра похитил меня и Канью? Я была уверена, что он вернет ее отцу. Но, судя по всему, это либо не так, либо семейство Одисс не имеет понятия о гостеприимстве. А может это мне оказана такая честь?

Осязание постепенно возвращалось. Я понимала, что это последствия отравы, что заставили дышать кочевники. Обогащенное подсознание даже вспомнило ингредиенты подобного гадости. Ее использовали для усмирения съезжающих с катушек магов способных погубить окружающих. На простых людей, конечно, тоже действует. Но, видимо, за сотни лет, что меня не было в этом мире, нашлось новое применение.

Неизвестно

сколько я отходила. Казалось, что время течет совсем с другой скоростью, каждый вдох и выдох занимает по минуте, а потом все скачет слишком быстро. Чем лучше слушалось тело, тем боль в голове, в горле и животе только усиливалась. Но я уже прекрасно чувствовала, повязку на глазах, связанные конечности и кляп во рту. Вот только единственное, о чем могла думать, это о воде. Хотя бы глоток, смочить слизистую, не дать ей высохнуть окончательно и потрескаться в кровь.

До ушей дошел звук, скрипящий и тихий, будто открыли старую дверь. Я уже успела пощупать связанными за спиной руками деревянный пол, на котором сидела, получить занозу и осознать, что точно находилась в каком-то доме. Но дикое желания утолить жажду не давало сил поразмыслить зачем здесь я.

Чьи-то пальцы коснулись моего подбородка, лицо развернули и сняли грязную тряпку, служившую кляпом. Кричать я не могла — горло горело. И как же было приятно слышать звуки воды, переливаемой из одного сосуда в другой. Шершавая поверхность глиняного стакана, немного влажная, коснулась моих губ. На затылок легла ладонь, и голову запрокинули назад. Но мне было плевать на то, как пальцы копошились в моих волосах, поглаживая кожу, и на то, что это ладонь явно мужская. Главное заветная жидкость текла внутрь меня, возвращая своей свежестью жизнь.

Как только я опустошила стакан нашлись и силы говорить.

— Что вам от меня нужно?

Угрожающе и строго не вышло, горло все еще болело, и голос от этого был хриплый.

Я дернулась, когда почувствовала едва уловимое скольжение подушечек пальцев по щеке.

— Ты в мои планы не входила.

Риден. Это он дал мне воды, и лапал за лицо. Но в голосе чувствовалась досада.

Он не врал. Какие у него могли быть мотивы меня похищать? Никаких. Разве только устранение свидетельницы похищения Каньи. Цепочка причинно-следственных связей строилась быстро, но требовались уточнения.

— Зачем тебе Канья?

Не особо я надеялась получить ответ, но не могла понять зачем Риден все это провернул. Зачем похитил сестру таким образом? Неужели, чтобы вернуть отцу? Наверняка за вознаграждение. А я тогда, на озере, когда не знала что где Канья, еще и поверила, что он о ней действительно беспокоился. Но все говорил о том, что вовсе не братские чувства двигали кочевником.

— Мне она тоже ни к чему. Я лишь отдал ее тому, кому она давно должна была принадлежать.

— За деньги, естественно.

— Естественно.

А до меня только стало доходить. Риден вовсе не об отце говорит.

— Ты собираешься отдать ее отпрыску Гонкана?

— Уже отдал.

Я не видела собеседника. Но отчетливо ощущала алчную улыбочку.

— Ты хоть понима…

Договорить мне не дали, вернув на место кляп. Я пыталась говорить, издавая неразборчивое мычание, но, когда захлопнулась дверь и затихли шаги, бросила это бесполезное занятие.

Хорошо, пусть он ушел ничего толком не объяснив. Но меня хотя бы оставили в живых. И кое-что существенное удалось прояснить.