Куда уходит любовь
Шрифт:
Нора начала плакать. Доктор Вайдман обнял ее за плечи, она уткнулась головой ему в плечо и в таком положении они вышли.
Ко мне подошел Гордон. Он улыбался.
– Ну, все обернулось не так плохо.
Я уставился на него.
– Штат мог засадить ее за решетку на все время, пока ей не исполнится восемнадцать лет. А сейчас вполне возможно, что через шесть или восемь месяцев она уже вернется.
Я не ответил, и он ушел вслед за Норой.
Старческая рука коснулась моей. Старая леди смотрела мне прямо в глаза, и я видел, что она понимает меня.
– Спасибо тебе за все, что ты пытался сделать, Люк, – вежливо сказала она. – Когда она вернется домой, я позабочусь о ней.
– Я знаю, что вы сможете это сделать, миссис Хайден. Простите меня. Из-за Норы, я хочу сказать.
– Теперь все позади, Люк. Все мы делали все, что могли. Будь здоров. И удачи тебе.
– Спасибо.
Она вышла в коридор. Я посмотрел на лестницу. Никого не было. Помедлив несколько секунд, я прошел по коридору и, свернув за угол, направился в инспекцию.
Когда я вошел, мисс Спейзер сидела за своим столом.
– Я должен возвращаться в Чикаго, – сказал я. – Могу ли я увидеть Дани не завтра, а сегодня?
– Пойду узнаю, хочет ли Дани видеть вас, – вежливо сказала она и вышла.
Я как раз успел закурить, когда она вернулась вместе с Дани.
– Можете тут поговорить. Я выйду.
За ней закрылась дверь. Я протянул руки, и дочь кинулась ко мне.
– Прости, папа.
– Все в порядке, Дани, – мягко сказал я. – Мне потребовалось много времени, но теперь я все понимаю.
Она уставилась мне в лицо.
– Но ты ведь не ненавидишь ее так сильно, что хотел бы отправить ее в газовую камеру, да?
– Конечно, нет, Дани, – улыбнулся я. – И вообще больше не стоит говорить о ненависти. Я вообще к ней больше ничего не испытываю. В свое время я побаивался ее, но теперь мне ее просто жаль.
– Ей всегда был нужен кто-то, кто любил бы ее больше всего на свете, папа. Как и любой другой. У тебя есть жена. И она любит тебя больше всех.
– А твоя мать – тебя, Дани.
Ее глаза внезапно засияли.
– А когда-нибудь ты приедешь навестить меня. Или я смогу приехать к тебе в гости.
– Когда-нибудь обязательно.
Дверь открылась.
– Прости, Дани, но тебе пора.
Поднявшись, Дани поцеловала меня в щеку.
– Ты будешь писать мне, папа? Я поцеловал ее в лоб.
– Конечно, я буду писать тебе, девочка.
Я смотрела ей вслед, пока она шла по холлу, и металлические подковки ее туфелек цокали по мрамору. Затем они завернули за угол, и Дани исчезла.
Прощай, Дани. Прощай, моя маленькая смешная девочка. Я помню тот день, когда ты появилась на свет. Я помню, как я смотрел на тебя через стекло, а ты сморщила свое крохотное личико и заплакала, и все во мне сжалось, потому что я знал, что ты моя, а я твой и что ты самая прекрасная девочка в мире.
И ты уходишь, унося с собой мою любовь.
Было половина десятого вечера, когда огромный реактивный лайнер коснулся бетона посадочной полосы аэропорта О'Хара в Чикаго. Как только были откинуты двери, в салон ворвался бодрящий прохладный ветерок. Я был первым на трапе. У меня не было времени демонстрировать вежливость, пропуская всех вперед. Получила ли Элизабет мою телеграмму?
Я почти бежал через поле к зданию аэровокзала. Сначала я не увидел ее в толпе встречающих. Потом я нашел Элизабет – она махала мне, смеялась и плакала одновременно.
Я кинулся к ней, и мир опять обрел четкие очертания, а боли, терзавшие меня, исчезли. Я прижал ее к себе.
– Как я люблю тебя, и как мне тебя не хватало, – выдохнул я. – Мне не хватало тебя, и я люблю тебя.
Подхватив багаж, мы бок о бок вышли. Нас ждала машина. Открыв заднюю дверь, чтобы кинуть на сидение свою сумку, я заметил там другую сумку. Я повернулся к ней.
Она улыбнулась мне.
– Ох, разве я тебе не сказала? Прямо отсюда мы должны ехать в больницу.
– То есть прямо сейчас?
– Прямо сейчас!
– Почему ты ничего не говорила?! – завопил я. – Вместо того, чтобы терять время! Скорее! Садись в машину!
– Можешь не торопиться. Время еще есть. Схватки у меня только начались. – Она взглянула на большие электрические часы на здании вокзала. – Вот как раз сейчас должна быть очередная.
– Так не стой же на месте! – заорал я. – Садись в машину!
Она едва успела сесть, как ее скрутило. Я видел, как побелело и напряглось ее лицо, но боль прошла, и краски вернулись.
– Видишь, ничего страшного.
Мы без остановки промчались до больницы Св. Иосифа. Полиция, должно быть, ужинала.
Едва мы вошли, ее сразу же стали готовить. Через пятнадцать минут она уже лежала на каталке, и ее повезли в предродовую.
Я провожал Элизабет до лифта, не спуская глаз с ее лица. Она была бледной, но улыбалась.
– Не волнуйся так, – успокаивала она меня. – С нами, шведками, не бывает хлопот. С нами бывают только дети.
Наклонившись, я поцеловал ее.
– Я хочу только, чтобы с тобой было все в порядке.
Открылась дверь лифта, и нянечка закатила туда носилки с Элизабет.
– Все будет отлично. Позаботься о себе. И больше не вляпывайся ни в какие истории, слышишь?
– Слышу, – сказал я, когда двери закрывались.
Я прошел по коридору в комнату, которую тут называли Клубом. Здесь ждали еще несколько будущих отцов. Когда я вошел, они посмотрела на меня. Оглядевшись, я вышел. Как-то мне не хотелось сидеть среди них. Они все были какими-то мрачными.
Спустившись вниз, я купил еще одну пачку сигарет. Закурив, я несколько раз затянулся и выбросил сигарету. Повернувшись, я пошел обратно по коридору.