Куда улетают самолеты

Евсеева Мария

– Не нужна.

Отстаньте уже от меня, а то сейчас запл'aчу. Шучу, шучу.

– Вот чудо! – кажется, улавливает мое настроение математичка. – Ставлю пять!

Странная она, конечно, но нормальная тетка.

Наконец-то перемена. Дышать не могу – стены душат. А еще бесит, когда все таращатся. Сплошной зоопарк с мартышками. Лохматый поднатужился, собрался что-то сострить в мою сторону. Косая улыбка все его планы выдала. Только плевать мне на этот провинциальный «Камеди Клаб» с высокой колокольни. Даже смотреть в его сторону

неинтересно. Из класса, как из клетки, вырываюсь, а куда податься – не представляю. Решаю школу осмотреть.

Коридоры на каждом этаже одинаковые – широкие, и в обоих концах повороты в тупики. Потолки высокие, только лепнины не хватает. Этому зданию лет триста, наверно. И вообще чем-то больницу напоминает. На втором этаже особенно просторно: кабинеты только на одной стороне расположены, а напротив большой холл с колоннами по центру. Окна на школьный стадион выходят. И самое главное, здесь тишина – никого. Даже странно как-то. Хотя, может, это так на большой перемене только, ведь все, как полоумные, в столовую несутся.

Наблюдаю через окно, как за углом, у входа в подвал, компашка в кучку жмется. Среди пацанов две девчонки затесались. Уши синие, руки красные. Смолят, как сапожники. Понтуются. Смотреть противно. Вдруг слышу, где-то совсем рядом, на этаже, возня какая-то и визг детский:

– Отдай! Не твой!

А потом гогот многоголосый.

Заворачиваю в тупик – точно: недоросли пацаненка мелкого прессуют. Видно, отобрали мобилу и издеваются. А тот скулит, чуть не плачет.

– Вам что, заняться нечем? Или мамка не объясняла, что маленьких обижать нехорошо? – Подхожу совсем близко. – Ну-ка отдали чужое, а то я вас сейчас обижу.

И что такого сказал? Вроде ничего страшного. Голос не повышал, кулаками не махал. Только этих мелких хулиганов в одно мгновение как ветром сдуло. Даже рассмотреть не успел их бандитские лица. А пацаненок прицепился, бежит за мной следом. Я не оборачиваюсь – отвяжется. Уже к дверям класса подхожу, не выдерживаю:

– Тебе чего?

А он пищит тоненьким голосом:

– Спасибо, – и руку протягивает.

Связался на свою голову.

– Тебя как зовут? – спрашиваю.

– Павлушка.

– Павлушка, – передразниваю. – Разве могут так мужика звать? Павел! Па-вел! Так и представляйся.

– А меня все Павлушкой называют, – шмыгает носом.

Сказал, как отрезал. И не поспоришь. Еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться:

– А ты им говори, что такого не знаешь. Вырос Павлушка и убежал. Далеко-далеко. Теперь Павел за него. Понял?

– Ага, – сияет.

– Так как тебя зовут?

– Павел!

– Ну вот, совсем другое дело, Павел. Давай пять! – Подаю ему руку и улыбаюсь.

Смешной такой! Распрощались наконец-то. Спасибо звонку.

А вот на литературе поспать удалось все-таки. Целый час опять какую-то пургу на виниле слушали, а на втором уроке тихони возвышенные стишки про любовь-морковь рассказывали. Хорошо, что желающих так много оказалось. Я за лысым спрятался и покемарил на учебниках.

После уроков в раздевалку спускаюсь. Телефон неожиданно голос подает – мать. Вначале хотел сбросить. Все равно дома минут через пятнадцать оказался бы. В последний момент ответил. И не зря… Тараторит, как скороговорку, одно и то же – ничего разобрать не могу. Но по интонации и дрожащему от радости голосу соображаю, о ком речь. А ключевые слова «увольнение» и «срочно домой» сопоставить дело нехитрое.

И куда себя деть? Эх, не уехала бы Вика, погулять можно было. А одному шататься по этому убогому городу что-то не хочется.

В кармане сотка завалялась. Повод посмотреть, что за общепит в этой школе. Тем более домой теперь торопиться незачем, а организм любой отраве рад будет, лишь бы мясом пахло.

А тут вполне ничего. Хоть и скромненько, без изысков, но чисто и спокойно. Не зря на большой перемене всех сюда несет червячка заморить. Только в давке и спешке никакой радости. А сейчас – благодать.

Телефон выключаю, иначе динамик разорвет от материной настойчивости. Как будто без меня не обойдутся. Как будто я им так нужен. И не надоело комедию разыгрывать? Каждый раз одно и то же. А мне все эти встречи невыносимы. Реверансы, поклоны, слюни, сопли. Театр драмы. Как-нибудь сами, пожалуйста.

Стрелки круглых часов на стене, как назло, еле ползут. Сколько мне здесь еще высиживать? Почему я вообще должен постоянно под Него подстраиваться?

Допиваю очередной стакан чая, а вкуса совершенно не чувствую, как в бездну глоток за глотком. Мать все настроение испортила. И так все косятся, надо сваливать. Подхожу к раздевалке, достаю из кармана этот жалкий номерок – кусок деревяшки с выжженными цифрами, – протягиваю его ссохшейся, похожей на этот номерок старухе и жду до бесконечности. А она бродит, еле передвигая ноги, среди вешалок. В собственном мирке заблудилась. Приносит мне какую-то нелепость с собачьим мехом и удивленно смотрит, почему не беру.

– Это не мое! – приходится подсказать.

– А чье ж, по-твоему? – гнусавит себе под нос.

– Мне без разницы чье. Мою куртку верните.

– Ты посмотри получше, может, забылся?

Что ж за день-то такой! Еле сдерживаюсь, чтобы не сорваться:

– Сказал же: не мое!

– «Не мое», – бурчит старуха. – Ну зайди тогда сам поищи. – Вздыхает и шаркает к двери.

Сразу бы так.

Еле нашел свою куртку. Прохожу мимо этого злосчастного окошка, в котором гардеробщица пригорюнилась, вижу – девчонка свое пальто сдает. Вроде лицо знакомое… Одноклассница моя? Точно! Это та, которую лысый вечно донимает.

А она меня замечает и улыбается. Одежду старухе протягивает, а сама делает несмелый шаг в мою сторону:

– Спасибо тебе.

– За что? – Смотрю на нее с подозрением.

– За Павлушку.

– Какого Павлушку? – переспрашиваю, но тут же вспоминаю мальца, у которого сегодня телефон отняли. – Твой брат, что ли?

– Нет. То есть… да. Почти.

Чудачка.

В другой день прошел бы мимо, даже разговаривать с ней не стал, а тут каждая потраченная минута на меня работает.