Куда залетают орлы
Шрифт:
— Которую совершили вы, — оборвал его Смит.
— Пишите, — скомандовал Крамер. — Хартманн!
Хартманн выступил вперед, держа наготове дубинку. Трое мужчин склонились над столом и принялись писать.
Глава 8
Кафе в оружейной почти опустело. Его покинули последние солдаты, которых два сержанта увели на выполнение какого-то экстренного задания. Мэри терялась в догадках — что это могло быть за задание. Она украдкой взглянула на часы, наверняка, уже в двадцатый раз, устало
— Извините, капитан. Мне надо идти. Правда, надо. Голова раскалывается.
— Очень жаль, дорогая Мария, — с виноватой улыбкой ответил он. — Что же вы раньше не сказали? Вы неважно выглядите. Столь утомительное путешествие с берегов Рейна и еще шнапс…
— Да, я не привыкла к нему, — пожаловалась Мэри. — Ничего, высплюсь и все пройдет.
— Конечно, конечно. Я провожу вас, дитя мое.
— Нет, нет! — горячо сказала она, но, спохватившись, что слишком бурно отреагировала на столь невинное предложение, еще раз улыбнулась и мягко коснулась его руки. — Все в порядке. Я сама справлюсь.
— Капитан фон Браухич знает, как будет лучше. — Его лицо было серьезным, но дружелюбным, голос звучал властно, но с оттенком юмора. — Я настаиваю. Идемте.
Он уверенно взял ее под руку и вывел из зала. Так они прошли по коридору в центральную часть замка. По пути им не встретилось ни одного человека. Мэри обратила на это внимание.
— Все силы брошены на поиски тех самых ведьм на помеле, — засмеялся фон Браухич. — Их еще не взяли. Ребята, которых вытащили из кофейной, рыщут сейчас по всем углам. Нынче шпионов можно встретить в самом неожиданном месте.
— Вы так спокойно об этом говорите, — сказала Мэри.
— Я — офицер гестапо. Мне платят за хладнокровие, а не за воспаленное воображение, — резко ответил он и тут же извинился: — Вы, конечно, понимаете, что мое раздражение вызвано не вами. — Он внезапно остановился у окна и посмотрел во двор. — Странно.
— Что странно?
— Да геликоптер. — задумчиво протянул фон Браухич. — Согласно инструкции геликоптеры верховного командования должны всегда находиться в состоянии полной готовности. А у этого — смотрите — мотор открыт, брезент кое-как накинут. Полной готовностью не пахнет…
— Наверняка, геликоптеры, как любые другие машины, время от времени нуждаются в ремонте. — У нее вдруг пересохло горло, и она обрадовалась, что фон Браухич в эту минуту отвлекся, выпустил ее руку и не смог заметить, как быстро забилось ее сердце. — Что тут необычного?
— Необычно то, что вот уже полчаса никого возле него нет. Неслыханно — личный пилот рейхсмаршала удалился, оставив недоделанной свою работу.
— Может быть, он чинит что-нибудь в мастерской? И вообще, вы сегодня смотрели на термометр?
— Да, я, пожалуй, ничем не лучше коменданта замка с его охотой за ведьмами, — грустно ответил фон Браухич. — Перед вами печальный результат профессиональной шизофрении; для такого ясного ума, как ваш, ответ очевиден. Будем
— Вы собираетесь сегодня еще эксплуатировать ваш мощный интеллект? — безмятежно спросила Мэри.
— Вон там, — фон Браухич кивнул на резную дверь, — в золотой гостиной. — Он взглянул на часы. — И, уже через двадцать минут! Благодарю за очаровательную компанию, фрейлейн.
— Спасибо, вы были очень любезны. Но у вас, стало быть, еще встреча? — У нее опять участился пульс.
— Музыкальный вечер. Даже гестапо имеет свои маленькие слабости. Будем слушать песнь соловья. — Он прибавил шагу. — Простите, фрейлейн, я вспомнил, что мне еще нужно подготовить одно-два донесения.
— Сожалею, что отвлекла вас от важных дел, капитан, — с притворной застенчивостью сказала Мэри, думая о том, что же у него сейчас на уме и что он задумал предпринять? Фон Браухич не из тех, кто внезапно вспоминает о неотложных делах; он никогда не забудет то, что для него важнее всего. — Вы очень добры ко мне.
— Счастлив служить, — он остановился у входа в ее комнату, взял ее руку в свои и улыбнулся. — Спокойной ночи, милая Мария. Вы очаровательны.
— Спокойной ночи. — Она улыбнулась в ответ. — И спасибо.
— Мы обязательно должны получше узнать друг друга, — он открыл дверь, поклонился, поцеловал ей руку, аккуратно затворил дверь и задумчиво потер подбородок. — Гораздо лучше, моя дорогая Мария, — повторил он про себя. — Гораздо.
Каррачола, Томас и Кристиансен, склонившись над столом, старательно скрипели перьями. Во всяком случае, двое из них — Кристиансен до конца не оправился от удара по голове, и писание давалось ему с трудом. Крамер чуть поодаль, тихо беседуя со Смитом, с любопытством и тенью беспокойства наблюдал за процессом.
— Похоже, они увлеклись, — заметил он.
— Вид раскрытой могилы возбуждает, — цинично отозвался Смит.
— То есть?
— Знаете, что произойдет с этими людьми через четверть часа?
— Я слишком устал, чтобы следить за игрой слов, капитан Шмидт.
— Смит. Через четверть часа они будут мертвы. И они это знают. Поэтому отчаянно борются за каждую минуту жизни: когда ее осталось столь мало, каждый миг, отвоеванный у вечности, бесценен. Так азартный игрок, зная, что проигрывает, цепляется за каждую возможность продлить игру.
— А вы поэт, капитан, — пробормотал Крамер. С минуту он походил взад-вперед по комнате, уже не глядя на пишущих, потом сел напротив Смита. — Ладно, — сказал он. — Сдаюсь. В чем же все-таки разгадка? Что за всем этим стоит?
— О, она проста, как все гениальное, дорогой Крамер. За веревочки дергает адмирал Ролленд. А он настоящий гений, человек, не знающий ошибок. Можете не сомневаться.
— Ладно, — нетерпеливо подстегнул его Крамер, — он — гений. Что дальше?
— Каррачолу, Томаса и Кристиансена взяли три недели назад. Они работали только в Северо-Западной Европе, и здесь их никто не знал.