Кудис
Шрифт:
– В итоге, пока мозг соображал, руки уже открыли окно, сетки на нем не было, все они хранились в отдельной комнате. Ветер тут же ворвался в комнату, выдувая то хилое тепло, которое произвели наши тела, и я услышал зловещий грохот железного забора на ветру и больше ничего – голос мой пропал, я что-то тихонечко хрипел, но даже если бы я заорал, это ничего не изменило – они не услышат меня за воем ветра и грохотом железа, да еще двигатель КАМАЗа работал… В общем, я быстро понял, что это результата не даст, и предпринял то единственное, что, на мой взгляд, могло помочь – начал вылезать из окна, чтобы помчаться к ним, благо, это был первый этаж. Я не буду долго описывать, как я цеплялся за все возможные выступы и неровности, как будто какая-то сила пыталась помешать мне, удержать меня на месте и дать случиться тому, что сейчас должно было случиться… конечно, где-то в глубине разума тоненький голосок смущенно посмеивался и спрашивал, понимаю ли я, какой всё это бред, и что я веду себя как идиот… сумасшедший идиот. Но я упорно шел вперед, понимая, что если даже ничего не случиться и они просто оборжут меня, я всё равно уеду и больше не увижу этих людей.
– В общем, я выбрался наконец из окна и помчался к ним через двор, размахивая руками и что-то крича, я уже не помню, помню только, что что-то кричал. Они стояли возле машины, главный инженер подписывал бумаги, кивая на какие-то реплики водителя, оба не смотрели в мою сторону и, конечно же, не слышали меня. Жестяной лист угрожающе размахивал свободным краем, как будто собирался взлететь, вторая его часть лежала на мешках, а я всё бежал, как во сне, когда стараешься изо всех сил и начинаешь двигаться как в замедленной съемке. Налетел порыв, загромыхал забор, заглушая мои крики, лист жести помахал мне своим краем и немного съехал к мужчинам – на бегу я не сводил с него глаз, и это сыграло сом ной злую шутку. Набрав полную грудь воздуха для очередного крика, я вдруг почувствовал, как моя нога становится на какой-то осколок кирпича или камень, подворачивается, а потом ноги, как будто они мне больше не принадлежали, заплелись как в косичку, и я рухнул вперед, неосознанно успев выставить руки… и это помогло, они меня заметили!
– Я не упал плашмя, благодаря реакции, я каким-то чудом оказался сидящим на грязном асфальте, руки горели, как и колени, но тогда я не обратил на это внимания, едва перестав падать, я тут же посмотрел на злополучный лист и на мужчин. Они оба смотрели на меня с испугом и замешательством. А вот я себе позволить такую роскошь не мог, я начал что-то кричать, слова опять тонули в ветре и грохоте, а потом вдруг меня осенило! Я поднял руку и стал жестом подзывать их к себе, а в голове кто-то победно кричал: «Эврика!». И не зря кричал – они наконец сдвинулись с места и бросились ко мне.
Николай замолчал, победно глядя на нас, его глаза хитро и возбужденно блеснули, а потом он продолжил:
– И, хотите верьте, хотите – нет, едва они отошли от борта машины, как налетевший порыв ветра сдул проклятый лист, он соскользнул с груды мешков и обломков и спланировал на землю, ударив острым боком в асфальт. Нет нужды пояснять, что если бы там стоял человек или двое, им бы срезало головы. Они это тоже поняли, когда обернулись на шум и увидели, что было его причиной.
В комнате послышались сдавленные ахи, кто-то пробормотал: «ни фига себе», одна Мадам сидела с непроницаемым лицом, однако мне показалось, что она была довольна.
– Вот так, – продолжил Николай, – всё сказанное девочкой оказалось чистой правдой. Всё сбылось. И если бы я стоял там, как должен был стоять в ее видении, или там стояли бы эти двое – эта история имела бы грустный конец. А так мы обменялись возбужденными репликами и разошлись. На вопрос «почему я вылез из окна», я честно ответил, что увидел, как ветер шатает жестяной лист, понял, чем это закончится, и поспешил спасти им жизни. Надо сказать, они оба горячо благодарили меня, водитель так вообще сказал, что сколько бы раз я ни был в Эрманске, за выпивку мне здесь больше никогда платить не придется.
Николай усмехнулся и покачал головой.
– А главный инженер клялся, что если заведет детей, сына назовет в мою честь, потому что если бы не я, никакого сына бы у него не было. Приятно, но вообще-то я понимал, что это не моя заслуга. Если бы не маленькая девочка, укушенная странным котом, я умер бы там, так что я фактически подставил их… и спас в последнюю секунду. Героем я себя не чувствовал, но не чувствовал и мерзавцем, а это для меня всегда было главным.
– И еще, все, наверное, смотрели фильм про смерть и ее план… как же он там назывался… «Пункт назначения», вроде. Так вот… не удивляйтесь, я смотрю много фильмов и читаю иногда, надо же как-то коротать вечера в чужих городах, а в моем возрасте… кхм… приключений иного характера уже всё меньше, остаются только экранные приключения. – Он смущенно засмеялся, – знаете, как говорят: пока ты молодой – ты участвуешь, когда ты старый – ты наблюдаешь.
Послышались смешки
– Ладно, я отошел от темы, так вот, что хочу сказать, ничего похожего как в том фильме не было. Смерть не охотилась за нами, как живое и разумное существо, мы просто зажили дальше. Почему-то мне был дан шанс… или я и не должен был умирать, а должен был что-то понять или пройти какое-то испытание, поэтому нечто вмешалось и дало мне выбор, развилку – верить или нет, жить или нет, спасать других или нет. А может, мы по глупости мним себя такими важными, а на самом деле живем мы или умираем – это ничего не значит для мира. Каждый день умирают тысячи, и что? Это как-то отражается на картине мироздания? Нет, мы – лишь букашки, одной больше, одной меньше. И всё, что нам кажется таким важным – на самом деле важно лишь для нас.
– Я хочу сказать, что моя жизнь не является чем-то великим и определяющим для мира, я мог умереть, а завтра точно так же взошло бы солнце, я выжил, и это тоже ничего не изменило. Понимаете, тысячи лет назад люди умирали и убивали за какие-то важные для них идеи и думали, что это на века… А сейчас на местах их могил и святынь стоят небоскребы, и подростки с айфонами ходят и плюют жвачку и думают о своих таких же крайне важных вещах, которые точно на века… Понимаете, мысль?
– Леру я больше не видел, придя домой после банкета – да, я всё-таки пошел, бояться больше было нечего… или, по крайней мере, я так думал – я пошел спать, было уже 2 часа ночи, а утром я проснулся как никогда поздно – в 10 часов, собрал свои немногочисленные пожитки и навсегда покинул этот двор. Лера, конечно, была уже в садике. Или не была, но, честно говоря, мне было страшно и как-то не по себе, я смущался и совсем не знал, как себя вести, если вдруг увижу ее. Я понимал, что она спасла мне жизнь, но не знал, как отблагодарить ее… и надо ли вообще это делать, примет ли она мою благодарность. В общем, я был только рад от того, что мне не надо специально избегать ее. Однако, дойдя до ворот, я всё же не удержался, повернулся, глядя на ее дом, и от всей души прошептал: «Спасибо. Храни тебя Бог, малышка». Хотя, возможно, у нее появились другие хранители, не хуже.
Николай задумчиво крутил в руках давно опустевшую чашку.
– И отсюда вытекает самый сложный вопрос, который до сих пор не дает мне покоя: что за сила вселилась в нее, откуда она пришла? От Бога она или от Дьявола? Девочка спасла мне жизнь, а Славика едва не убила. Может, и убила, я не знаю, я уехал и вычеркнул из жизни тот двор и тех людей. На что еще она способна? И как она будет использовать эту силу дальше, когда подростковый возраст сделает ее нервной и капризной?
– И знаете, чем больше я об этом думаю, тем больше в моей голове звучит ответ, как будто пришедший сам собой откуда-то из пространства: это не Бог и не Дьявол, потому что есть только Сила, та, что движет мир, а вот как ты станешь использовать эту силу, если сумеешь к ней прикоснуться – это уже вопрос нравственной чистоты твоей души. Смотря чего в этой девочке больше, добра или зла, она ведь может спасать жизни, а может отнимать их.
– А тогда мне на ум приходит новый, еще более глубокий вопрос: что определяет нашу личность? Почему, отчего одни люди хотят помогать, созидать и любить, а другие – калечить, уничтожать и причинять страдания? И не говорите мне, что это зависит от детства, наследственности или условий жизни, всё это – чушь собачья, я видел людей, прошедших через ад и живущих ради того, чтобы в этот ад не попали другие, обретших смысл жизни в помощи другим, в любви… и видел так же благополучных отпрысков любящих родителей, которые стреляли по птицам и избивали малышей, а став взрослыми, насиловали и грабили.