Куджо
Шрифт:
Она нашла гудок и надавила его. Пес подался назад, едва не потеряв равновесие.
— Не нравится? — крикнула она торжествующе. — Уши болят?
Еще раз нажала на гудок. Куджо сполз с капота.
— Мама, пожалуйста, поехали домой. Она повернула ключ в зажигании. Мотор фыркал.., но «пинто» не трогался с места. Наконец она вынула ключ.
— Дорогой, мы не можем. Мы…
— Поехали! Поехали!
У нее заболела голова. Тяжелые толчки шли откуда-то из глубин мозга и болью отдавались во всем теле.
— Тэд, послушай. Машина не заводится. Нужно
«Ох, зачем я сразу заехала во двор?»
Она подумала о доме у подножия холма, заросшем жимолостью. Там должны быть люди. Она же видела машины.
«Люди!»
Она снова надавила гудок. Три коротких гудка, три длинных, снова три коротких, единственный сигнал азбуки Морзе, знакомый ей со времен герлскаутов. Ее должны услышать. Даже если не поймут, они должны посмотреть, кто это гудит во дворе у Джо Кэмбера.
Где же пес? Она не видела его. Но нет сомнения, что он не ушел далеко.
— Все будет хорошо, — повторила она Тэд у. — Только подожди немного.
Студия «Зрячий образ» в Кембридже размещалась в грязном кирпичном здании. На четвертом этаже находился офис, на пятом — две студии, а на шестом и последнем — смотровой зал на шестнадцать мест.
Этим вечером, в понедельник Вик Трентон и Роджер Брикстон сидели в третьем ряду, сняв от жары куртки и распустив галстуки. Они просмотрели каждый ролик Профессора Вкусных Каш по пять раз. Всего их было двадцать, из этого количества три — со злосчастной «Красной клубникой».
Последний ролик закончился полчаса назад, и механик, пожелав им спокойной ночи, ушел показывать кино в другое место. Через пятнадцать минут к его пожеланиям присоединил свои президент студии Роб Мартин, добавив, что если он им понадобится, его двери всегда открыты для них. Но вид у него был мрачный.
Не без оснований. Роб потерял ногу во Вьетнаме и открыл студию в конце 1970-го на страховку. С тех пор она дышала на ладан, подбирая крохи со стола более удачливых и хватких собратьев. Вик с Роджером и имели с ним дело из-за того, что сами действовали таким же образом.
В последний год студия, можно сказать, процветала — и тоже в немалой степени из-за заказов Шарпа. Но после истории с «Клубникой» двое клиентов отозвали заказы, и, если «Эд Уоркс» потеряет заказы Шарпа, «Зрячему образу» тоже придется несладко.
Они сидели и молча курили еще минут пять, когда Роджер сказал:
— Меня тошнит. Как вижу этого типа за столом, говорящего: «Ну что ж, все в порядке» и жрущего кашу, так начинает тошнить. Еле вытерпел все эти ролики.
Он вмял окурок в пепельницу, вделанную в ручку кресла. Выглядел он, и правда, неважно; лицо приобрело желтоватый оттенок.
— Мне и правда показалось, — сказал он, закуривая новую сигарету, — что он фальшивит. Не то, что бы нарочно, но.., понимаешь, это как Джимми Картер, который говорит: «Я никогда не солгу вам». Неудивительно, что все эти юмористы так за него ухватились. Теперь он кажется мне таким лицемером…
— У меня идея, — сказал Вик тихо.
— Да, ты что-то говорил в самолете. — Роджер без особой надежды смотрел на него. — Выкладывай.
— Я думаю, нужно сделать еще один сюжет с Профессором. Надо попробовать уговорить старика. Не сына. Только самого Шарпа.
— Ну, и что он будет рекламировать на этот раз? Крысиный яд или «Эйджент Орэндж»?
— Да брось ты. Никто никого не травил. Роджер саркастически усмехнулся.
— Иногда мне кажется, что ты не знаешь, что такое реклама. Это как таскать волка за хвост. Чуть отпустишь, и он повернется и сожрет тебя.
— Роджер…
— Ведь мы живем в стране, где становится сенсацией, если «Биг Мак» весит на десять грамм меньше при контрольном завесе. Какой-то калифорнийский журнальчик вдруг заявляет, что «пинто» слишком легко ломается, и компания «Форд Моторс» писает в штаны.
— Не надо про «пинто». У моей жены он все время барахлит.
— ..И я говорю, что выпускать сейчас Профессора на экран — все равно, что Никсону опять баллотироваться в президенты. Он скомпрометирован, Вик, пойми это — он прервался, глядя на Вика. Тот сохранял невозмутимый вид. — Что ты от него хочешь?
— Чтобы он сказал, что сожалеет. Роджер обалдело посмотрел на него. Потом откинул голову и рассмеялся.
— Сожалеет! Вот здорово! Это и есть твоя гениальная идея?
— Погоди, Родж. Дай мне объяснить. Это не то, что ты думаешь.
— Нет. Именно то. Говори, что хочешь, но я не могу поверить, что ты это…
— Серьезно. Вполне серьезно. Ты ведь учился. Какова основа любой рекламы? Зачем она вообще нужна?
— Основа любой рекламы — заставить людей поверить, что им нужно то-то и то-то.
— Ага. Совершенно верно.
— Ну и что ты хочешь сказать? Что они поверят Профессору или Никсону, если те пообещают…
— Никсон, Никсон! — воскликнул Вик, сам удивившийся своему раздражению. — Ты употребил это сравнение уже раз двести и не видишь, что оно тут совершенно не причем! Никсон был старый жулик, утверждавший, что он честный человек. А профессор утверждал, что с «Клубникой» все в порядке, и не знал, что это не так. Не знал, понимаешь? Поэтому он должен показаться на глаза американцам и объяснить им это. Объяснить, что виноваты изготовители пищевой краски. Что компания «Шарп» здесь не при чем. Он должен сказать это. И сказать, что он сожалеет, что люди напуганы, хотя никто не пострадал. Роджер пожал плечами.
— Что ж, может, в этом и есть смысл. Но ни старик, ни сам на это не согласится. Они хотят поскорее закопать Про…
— Да, да! — крикнул Вик так, что Роджер вздрогнул. Он вскочил и принялся нервно ходить взад-вперед по проходу. — Конечно, и они правы: его надо закопать. Но это не должно быть тайное погребение! Как будто мы стремимся что-то скрыть, какую-то холеру!
Он склонился к Роджеру, едва не касаясь его лица.
— Нам нужно заставить их понять, что Профессора можно закопать только средь бела дня. И только пригласив посетителей со всей страны.