Кукарека Иванович
Шрифт:
– Какой-такой продолговатый?
– интересуется Груя.
– Как бы это тебе поточнее сказать?.. Ото рта до самого пояса, пожалуй... Ну, как у моего дедушки борода!
– Мне, Титирикэ, - отвечает Груя, - сейчас не про дедушкину бороду хочется слушать, мне летать хочется... над тобой, над селом... в голубом, голубом, как дедушкины глаза, небе! Мой дедушка этот цвет своих глаз всему небу оставил!..
До этого Титирикэ никогда не додуматься. У него ведь дедушка живой, и весь цвет его глаз в глазах и умещается. А дедушка Груи свой цвет глаз голубому небу подарил. Сколько же у него этого голубого цвета было!
Груя всё же нет-нет да через забор на дедушку Титирикэ возьмёт и посмотрит,
– Ну, как у тебя дела, мама?
– спрашивает сын, довольный уж тем, что эта мама всё время будет с ним дома сидеть. Захотелось ему и дедушку такого же приобрести, да не знает Груя, как он в жизни выглядел. С этим вопросом он и пристаёт всё время к матери, от дел отвлекает.
– Какой, да какой!.. Как все!..
– будто бы сердится она.
– Сходи в деревню и посмотри на... деда Устина. На деда Штефана посмотри...
Идёт Груя в деревню, к одному старику присматривается, на другого глаза пялит. "Так вот, оказывается, каким был мой дедушка!.." Тетрадь Груи заполняется ушами, бородами, носами. "Если ото всех взять что-то похожее, то дедушка оживёт в том пне дерева, вырванном бурей в лесу, что отец в сарае хранит. Корни - это будет густая и длинная борода дедушки, а всё, что выше, - лицо: глаза, лоб..." Жалко Груе, что силёнок у него пока маловато с этим пнём справиться и дедушку из него вытащить на свет (чтоб все снова увидели, каким он был на самом деле). Тяжело-то, тяжело, но топорик мальчик уже точит...
Отец провёл электричество в сарай, мать ходит на цыпочках по двору. То мать прислушается, то отец ухо навострит - всем интересно, что это Груя там мастерит. Даже дым из очага соседей, где живёт этот озорник Титирикэ, и тот кружил-кружил по воздуху, да как прошмыгнёт под навес... и ему, видно, любопытно, что там делает Груя, забыв обо всех играх и шалостях.
– Кхы! Кхы!
– задыхается мальчик. Глаза покраснели, но топорик из рук не выпускает. На пень с дедушкиной бородой поглядывает, а сам полегче чурбачок в руках вертит, от дыма отмахивается, с дымом воюет.
Мать его не из стеснительных - бегом к соседке.
– Слушай, - говорит она матери Титирикэ и топает ногой.
– Если у твоего мальчика есть живой дедушка, ты, пожалуйста, не мешай моему сыну тоже заиметь предка, хотя бы и деревянного. Может, ему тоже хочется стать внуком!..
– С этими словами мать Груи берёт и поворачивает дымоход у очага. Теперь дым, слава богу, струится совсем в другую сторону.
А по селу женщины говорят: "Слыхали? До колен вырос мальчишка, а уже делает памятник деду!" "Что ты!" "Своими глазами видела! И до чего похож!" "Говорят, он всех своих родственников изобразить хочет. Галерея будто бы будет такая! Художественная!.." "Вот счастливые родственники, такие счастливые!.."
А счастливые родственники и просто соседи и даже вовсе чужие, с дальних концов села, в субботу пришли в гости к родителям Груи. Видно, до всех слух дошёл, что делает мальчик. Мать Груи, как всегда, не ударила в грязь лицом: приготовила семь горшков с голубцами из виноградных листьев, холодца наварила, пирог испекла.
Все в праздничных одеждах. Один гладит свои усы (какой родственник без усов?), другой волосы ерошит, третий бровями играет, - каждому в художественную галерею попасть хочется. В Груиных рисунках роются, себя хотят узнать. Пусть в галерее хоть
– Давай, сынок, быстрее!
– басит отец в дверь сарая.
– Уже скоро, - слышится голос Груи, но задвижку он не открывает.
Работа не спорилась, а скорее спорила с Груей, - то голова не помещалась на плечах, и он подтёсывал её, то туловище было слишком большим, и он снимал лишнее топориком, то казалось ему, что голова немного криво сидит. В конце концов от всего родственника только и осталось, что одна рука с палкой, да и рука-то - неизвестно чья.
А бочонок "буль-буль-буль!" А мать: "Вот уже пирог на стол поставила!" Гости повеселели, места им в доме стало мало. Словам и то стало в доме тесно.
Один из гостей встаёт из-за стола с такой речью:
– Я - родственник! И, пожалуй, самый близкий. Меня и надо изобразить первым!
– Нет, меня, - бьёт себя в грудь другой.
– Я живу ближе всех. Надо, чтоб галерея с меня начиналась!..
– Подумаешь!
– закричали на него другие близкие родственники. Если живёшь рядышком, так уже и самый близкий?!
Спор, как огонь, из дома к сараю перекинулся, грозит внутрь прорваться. И вот все уже сарай окружили. Гудят, как пчёлы, за дверью - кто кого перегудит. А Груя не знает, куда от них всех спрятаться. "Ага, ну-ка через окно да на сарай, что ли?" Петухи уже спали. Кругом полночь. Хоть глаз выколи. Сидел уставший Груя и всё смотрел в небо. В голове просветлело, а вокруг сарая всё стихло. Зато в доме опять шумно. Немного погодя Груя опять закрылся в сарае. Тихо сидел, как мышка. Вот в доме снова настала тишина, а вокруг сарая - шум. Гости терпели, терпели, а потом кто-то залез через окно и открыл задвижку на двери. Все с шумом вошли внутрь и вдруг стихли. На полу, на куче стружек, спал Груя, подложив кулак под голову. Никакой скульптуры не было. Зато вся стена выкрашена в голубой цвет. А из-за зелёного холма вставало солнце в дедушкиной шляпе и с человеческими ногами...
– Вот, глядите!
– сказала какая-то женщина, тоже, наверное, родственница, - мальчик умнее нас всех оказался: искал, искал дедушку, и нашёл! Пошли домой, а то скоро утро.
И все родственники, один за другим, стали выходить из сарая, отвешивая низкий поклон не то дедушке, не то Груе, не то им обоим вместе!..
НЕ БОЧОНОК, А ПРОСТО КЛАД
Чтобы посмотреть на двух аистов, свивших себе гнездо в соседнем селе, мальчишки, прихватив с собой по куску хлеба (воды было сколько угодно в родниках), по двое, по трое, а то и целыми стайками появлялись в этой деревне.
Наглядятся на птиц до ряби в глазах и всё думают и гадают, как бы и где бы достать аиста для их родного села Шишки? Может, уговорить перелететь одного из этих?.. Кое-кто из ребят научился щёлкать по-аистиному, но все их попытки объясниться с птицами были напрасны.
– А может, для начала свить им гнездо?
– сказал Груя как-то.
Устроили для аистов гнездо. Титирикэ, тот вот ещё что придумал: надел белую рубашку, влез на крышу дома и стал у гнезда на одной ноге, а руку вверх поднял. Он думал, так его аисты издали за своего примут. Устанет Титирикэ - вместо него на крышу Груя забирается. Только всё бесполезно. Аистов - хоть в бинокль смотри - нигде не видно.