Кукла по имени «Жизнь»
Шрифт:
— Ясно, — сказал Берроуз. — Тем лучше для тебя: ты смог бы переносить такие фокусы каждый день?
— Нет.
Пока мы там сидели, великий Эрл Грант появился снова. Играл рояль, и все вынуждены были заткнуться — мы тоже, разумеется.
Кузнечики в моей подушке,
детка,
Сверчки, сверчки
в моей еде.
Пел ли он для меня? Увидел ли меня сидящим здесь, увидел выражение моего лица и догадался, что я чувствую? Песня была старая и грустная. Может быть, он видел меня,
Прис дикарка, думал я. Она не является частью нас. Она где-то вне. Прис ДЕЙСТВИТЕЛЬНО Пристайн — «чистая, неиспорченная», и это внушает благоговение: все, что происходит между людьми, все, что у нас здесь есть, слишком ничтожно, чтобы затронуть ее. Глядя на нее, заглядываешь в далекое прошлое: словно видишь, какими мы были вначале, миллион, два миллиона лет назад…
Песня, которую пел Эрл Грант: это был один из путей смягчить нас, переделать, сделать нас лучше — снова и снова, бесчисленными, медленными способами. Создатель все еще трудится, не покладая рук, все еще формирует то, что в большинстве из нас остается слабым. С Прис не так: в ней нечего уже отливать и формировать даже Ему.
Я заглянул в ИНОЕ, сказал я себе, когда увидел Прис. И куда же меня сейчас забросило? Ожидающий лишь смерти, как симулакр Бута, когда она сняла свою туфельку. Симулакр Бута наконец получил ее взамен своего поступка, совершенного более столетия назад. Пред смертью Линкольн видел сон об убийстве, ему снился гроб, обитый черным, и траурные процессии. А этот симулакр — получил ли он указание прошлой ночью? Снилось ли ему что-нибудь, когда он спал, каким-нибудь мистическим механическим образом?
Мы все получим это. Пых-пых: черным крепом задрапирован поезд, идущий средь тучных нив. Очевидцы снимают шляпы. Пых-пых-пых…
Черный поезд с гробом охраняют солдаты в голубом, с ружьями, они стоят не шелохнувшись с начала до конца длинного-длинного путешествия…
— Мистер Роузен. — Кто-то рядом заговорил со мной. Женщина. Вздрогнув от испуга, я взглянул вверх. Ко мне обращалась миссис Нилд.
— Вы нам поможете? Мистер Берроуз ушел за машиной: он хочет посадить в нее симулакр Бута.
— О, — закивал я, — да, конечно.
Поднявшись на ноги, я посмотрел на Линкольна, чтобы посмотреть, собирается ли он взяться за дело. Однако, странно сказать, Линкольн сидел со свешенной головой в состоянии глубочайшей меланхолии, не обращая ни малейшего внимания ни на нас, ни на то, что мы делали. Слушал ли ОН Эрла Гранта? Был ли захвачен его блюзом? Не думаю. Он сгорбился, сейчас его фигура утратила всяческие очертания, казалось, что его кости сплавились в одну-единственную кость. ОН хранил полнейшее молчание: казалось, он даже не дышит.
«Как будто творит молитву, — подумал я, глядя на НЕГО. — А может, и нет — может, это именно то состояние, когда уже даже и молиться не хочется». Мы с Бланком повернулись к Буту: начали поднимать его на ноги. Он оказался очень тяжелым.
— Эта машина — «Мерседес-Бенц», — задыхаясь, выдавил Бланк, когда
— Я придержу дверь открытой, — сказала миссис Нилд, следуя за нами.
Мы протащили Бута по узкому проходу к входной двери клуба. Портье с любопытством наблюдал за нами, но ни он, ни кто-нибудь другой не двинулись с места, чтобы вмешаться, или помочь, или хотя бы полюбопытствовать, что здесь происходит. Тем не менее портье распахнул перед нами дверь и придержал ее, и мы были ему благодарны за это, так как теперь миссис Нилд освободилась и могла выйти на улицу, чтобы окликнуть машину Сэма Берроуза.
— Вон она едет, — сказал Бланк, судорожно подергивая головой.
Миссис Нилд широко распахнула перед нами дверцу автомобиля, и мы с Бланком умудрились, поддерживая симулакра с двух сторон, запихнуть его на заднее сиденье.
— Лучше бы вам поехать с нами, — сказала мне миссис Нилд, когда я стал отходить от машины.
— Отличная мысль, — поддержал ее Бланк. — Опрокинем по маленькой, а, Роузен? Отвезем Бута в мастерскую, а потом вернемся к Колли домой: спиртное там.
— Нет, — сказал я.
— Ну, давай, — сказал из-за руля Берроуз. — Заходите, мужики, и поехали: это касается и тебя, Роузен, и, естественно, твоего симулакра. Тащи-ка его сюда.
— Нет-нет, спасибо, — сказал я. — Езжайте без нас, ребята. Бланк и миссис Нилд захлопнули за собой дверцу, машина поехала и вскоре скрылась в оживленном потоке автомобилей на дороге.
С руками в карманах я вернулся в клуб, прокладывая себе путь по проходу к столику, за которым продолжал сидеть Линкольн, все так же повесив голову, обхватив себя руками, в полной неподвижности.
Что я мог ЕМУ сказать? Как развеселить ЕГО?
— Вы не должны позволить такому инциденту, как этот, расстроить вас, — сказал я ему. — Вы должны попытаться подняться над этим.
Линкольн не отвечал.
— С миру по нитке — голому шляпа, — сказал я. Симулакр поднял голову и с отчаянием посмотрел на меня:
— Что это значит?
— Не знаю, — ответил я. — Понятия не имею. И снова мы сидели и молчали.
— Послушайте, — предложил я. — Я собираюсь забрать вас обратно в Буаз и отвести на прием к доктору Хорстовски. Это не принесет вам никакого вреда, а он, может быть, сможет справиться с этими вашими депрессивными состояниями. С вами все в порядке?
Сейчас Линкольн выглядел поспокойнее: ОН достал большой красный носовой платок и высморкался.
— Спасибо вам за заботу, — сказал ОН из-за платка.
— Что-нибудь выпьете? — спросил я. — Или, может быть, чашку кофе, а то давайте закажем что-нибудь поесть.
Симулакр отрицательно повертел головой.
— Когда вы впервые отметили начало этих депрессивных состояний? — спросил я. — Думаю, что это произошло с вами в юности. Не хотите ли поговорить о них? Расскажите мне, что вам приходит в голову, какие у вас несвязные ассоциации? Я прошу вас, пожалуйста. У меня ощущение, что это поможет вам почувствовать себя лучше.