Кукла
Шрифт:
– Он что-то готовил в духовке, – сказал Стриженый. Внутренняя сторона дверцы плиты была вся закопчена. – И это «что-то» явно пригорело.
Он открыл духовку и стал осторожно принюхиваться.
– Фу, ну и вонь, – он брезгливо закрыл дверцу. – Там какие-то угли, наверное, от курицы.
– Кстати, ты не знаешь, у него были домашние животные? – задал вопрос Гомик.
– Н-не знаю, – холодея, ответил Рус.
– У него все руки искусаны, прямо куски мяса вырваны, некоторые пальцы до костей обглоданы, – невозмутимо продолжал Стриженый. – Я, конечно, не эксперт, но вряд ли он своими зубами это мог проделать. А вот собака или еще какое животное с зубами вполне могло.
Старушка ахнула и перекрестилась.
– Он говорил, что
– Тогда ясно, – сказал Гомик, носком ботинка пнув цепь. – Она его искусала, вот он и сжег ее в духовке. Что-то еще? – спросил он у напарника.
– Да, там еще комната есть, заперта на замок, – ответил Стриженый. – Не очень мне нравится запах оттуда.
– Да тут везде вонь стоит, – проворчал Гомик.
Они пошли по коридору и оказались у облезлой двери. Гомик посмотрел в замочную скважину.
– Будем слесаря вызывать?
– Ага, и жди его потом полдня, – сказал Стриженый и вдруг со всей силы ударил по двери ногой. Та с треском влетела внутрь. – Думаю, понятые не будут против, – он окинул равнодушным взглядом Руса и притихшую старушку.
Они успели только зайти в комнату. В следующий момент старушка заголосила не своим голосом. Не переставая креститься, она, вереща от ужаса, вылетела в коридор и, быстро-быстро перебирая маленькими ножками, выбежала из квартиры.
Руслан чувствовал, как проглоченный завтрак требует выхода. Он отвернулся.
– Звони в управление, – севшим голосом сказал Стриженый Гомику. – Б…дь, а я в отпуск через три дня собрался. Теперь точно не отпустят.
Шатаясь, Руслан вошел в ванную, плеснул на лицо отдающей хлоркой водой. Краем уха он слышал сбивчивый голос Гомика, который разговаривал по рации.
«Я боюсь, что скоро все вскроется», – всплыл в его памяти хриплый голос Вадима. Значит, вот что он имел в виду! Руслан зашел в комнату, где они сидели с Вадимом, в висках стучало. Боже, что натворил Вадим?!
– Эй, как там тебя… Американец, иди сюда! – крикнул Стриженый.
– Иду, – ответил Руслан, понимая про себя, что не в состоянии снова зайти в комнату. Одновременно его охватывало странное чувство, что в этой комнате что-то изменилось. Что-то такое произошло, но он пока не мог понять, что именно. На одной из полок серванта он вдруг заметил заклеенный скотчем конверт. Края конверта испачканы следами пальцев бурого цвета. Едва ли сознавая, что он делает, Руслан засунул конверт во внутренний карман куртки.
– Где ты там, янки?! – раздался злой голос Стриженого. Бледный, с потным лицом, он появился в комнате.
– Пошли на кухню, еще раз все расскажешь, что да как…
Самоубийца своей смертью открыл страшную тайну.
Как стало известно, вчера в первой половине дня у дома № 16 по улице Цветаевой произошел несчастный случай, расследование которого привело к обнаружению шокирующего преступления. Тридцатидевятилетний Вадим Стуков (фамилия изменена в интересах следствия) покончил жизнь самоубийством, шагнув из окна восьмого этажа. По утверждению соседей, Стуков вел замкнутый образ жизни, ни с кем не общался. Поднявшимся в квартиру после самоубийства Стукова милиционерам и понятым предстала жуткая картина – в одной из комнат находился труп женщины, причем нижняя ее часть, верхняя была полностью скелетирована. Возле страшной находки лежали орудия преступления – пила, топор и молоток. Стуков предусмотрительно подстелил под труп два слоя полиэтилена, чтобы кровь не просачивалась в паркет. По словам представителей правоохранительных органов, смерть несчастной наступила буквально пару дней назад. Установить личность пока не представляется возможным, хотя следствие не исключает, что погибшая являлась женой Стукова. Установлено, что долгое
В тот момент, когда Вадим Стуков сделал свой последний шаг из окна, на расстоянии тысячи километров от этого места, в забытом богом городке поселкового типа, в психиатрической больнице посреди ночи проснулся Никто. Точнее, подскочил на месте, глядя в окно и комкая простыню. Ему приснился Резо. Он сидел на его койке, с торчащей ложкой в свой бычьей шее и что-то пытался сказать.
Как он и предполагал, все стрелки сошлись на бедном Варфоломее. И напрасно тот бился в истерике, пытаясь доказать, что даже не притрагивался к Резо, с таким же успехом он мог бы втолковывать что-либо чугунной батарее, об которую Никто точил свою ложку. Его обкололи слоновьими дозами какой-то дряни, измордовали до кровавого фарша, спеленали в кокон и отволокли в блок «Д», специальный блок для особо буйных, расположенный на заднем дворе. Истории об этом блоке рассказывались пониженным тоном, и, судя по сведениям, возвратиться оттуда живым было равносильно тому, чтобы остаться невредимым при игре в русскую рулетку с полным барабаном.
Сегодня полнолуние. Луна глядела на него чуть насмешливо, набухше-оранжевого цвета, как спелый апельсин. Медленно, стараясь не нарушить сон других обитателей палаты, Никто подошел к окну. Пожилого мужчину трясло, он беззвучно плакал. Плакал, наверное, впервые за двадцать лет, последний раз слезы в его глазах стояли в ту дождливую ночь, когда он в неистовстве рубил дрова в сарае. Мучительно заныли застарелые шрамы, особенно ступня с отсутствующими пальцами.
Память. Тончайшая нить, прервавшаяся двадцать лет назад, восстановилась сегодня ночью. Это было похоже на плотную завесу, которая разорвалась, выпуская его память на волю. Он вспомнил все. В особенности события того дня, вплоть до самой секунды. Правда, он до сих пор не знал, почему решил убежать отсюда, и когда именно ему в голову пришла идея точить ложку, он лишь слышал собственный внутренний голос, который уверял его, что он все делал правильно. Но сейчас все встало на свои места.
Прошлое вернулось к нему наподобие шквального урагана, и он был ошеломлен, раздавлен, испуган и разъярен одновременно. Все подробности той ночи, яркие, четкие, трепещущие, проносились перед его глазами заново. Как? Как он мог забыть? ЗАБЫТЬ ТАКОЕ?!
Его семья. Жена, дети… Инга. Горячий Ключ. Лес. Четверо подонков, надругавшиеся над Ингой.
«Трое, Никто. Уже трое,– сладко промурлыкал в сознании детский голосок, и старик вздрогнул. – Первый – это аванс, мы уже с ним поиграли. Теперь все в твоих руках. Ты хочешь поиграть? Поторопись, нас ждет интересная игра…»
– Но как? – прошептал он, настолько пораженный звуком этого приторного голоса, что даже не обратил внимания, как сам заговорил. Звук собственного голоса показался ему настолько необычным, что немного напугал его, хотя отчасти это было самообманом, – где-то в глубине души он знал, что не является глухонемым, но зачем давать санитарам лишний повод для повышенного внимания к своей персоне? Пускай считают тебя жалким и убогим, к таким обычно относятся несерьезно.
«Просто смотри…» – продолжал голос, и Никто смотрел. Луна внезапно стала быстро менять очертания, превратившись в объемную картину, на которой отчетливо было видно тело одного из Четырех. Тело было мертвым, мертвее некуда, и выглядело куда хуже, чем многие из тех, кого хоронили здесь, за оградой.