Кукла
Шрифт:
– Как… какого черта, – пробормотал Серый, икнув от неожиданности. Он потер глаза, так, что стало больно, и вновь открыл их, но уродливое создание не исчезло, напротив, ему показалось, что оно подобралось ближе.
– Нет! – крикнул Серый.
Он метнулся из-за стола, бросился к балкону, туда, где у него хранились инструменты, и через минуту был на кухне, сжимая в руках большой гвоздодер.
– Сейчас-сейчас, шлюха, – прохрипел он, кладя куклу на стол.
Глаза-угольки насмешливо изучали обезумевшего мужчину, и он, дико вскрикнув, принялся бить ее молотком. Лицо (морда?!) куклы
Он остановился лишь тогда, когда от куклы вообще ничего не осталось. По лицу градом катился ледяной пот, волосы слиплись на лбу, искалеченный палец невыносимо болел, дыхание со свистом выходило изо рта. Он выронил молоток и почти упал на стул. Выпил, размазав на гладкой поверхности бутылки кровь. Только сейчас он заметил, что раскрошил всю поверхность стола, теперь его только на дрова использовать.
Так он и сидел, прикладываясь к бутылке и глядя невидящими глазами в никуда.
Было почти три утра, когда в дверь настойчиво зацарапали и Серый медленно повернул голову.
Старик неподвижно сидел на лавке, держа перед собой закованные в наручники руки. Глаза его были закрыты, и в какое-то мгновение Клепа даже решил, что он умер.
– Эй, – позвал он, делая шаг вперед. Старик открыл глаза.
– Меня зовут Дмитрий Егорович, я начальник отделения. Кто вы? – спросил Клепа, встав напротив Никто.
– Ты не узнал меня? – вместо ответа задал вопрос Никто.
Клепа замешкался.
– Вижу, что узнал, только виду не подаешь, – с удовлетворением сказал Никто. – А может, все еще сомневаешься?
И, прежде чем Клепа смог что-то возразить, он расстегнул рубашку, продемонстрировав белеющий наискосок шрам на впалом животе.
– Ваш друг тогда чуть не пришил меня, – сказал он, застегивая пуговицы. – Как он, кстати, поживает?
Клепа молчал как громом пораженный. Все его приготовленные слова как-то слиплись, застряли под языком, подобно кислой и липкой массе. При этом в его голове, как у человека практичного и расчетливого, насквозь проперченного «ментовской» жизнью, тут же закрутилась мысль, касающаяся возможных неблагоприятных последствий в связи с этим шокирующим открытием. Конкретно для него.
Никто засмеялся, искренне и счастливо, он словно читал все мысли Клепы.
– Когда-то мне приходилось притворяться немым, я отчасти хотел испытать на себе то, что несла на себе моя дочь. Ты потерял дар речи? Понимаю, ты удивлен.
– Как тебя зовут? – наконец хрипло спросил Клепа. – Кто ты?
– Никто. У меня нет имени. Нет прошлого. Нет будущего, – спокойно сказал старик. – Я потерял все это около двадцати лет назад, но почти не жалею об этом. Каждый должен расплачиваться за содеянное, просто у всех разный
– Так ты пришел за долгом? – уточнил Клепа, чувствуя некоторое облегчение. Наверное, этот дед сейчас будет выклянчивать у него денег. К этому времени он уже успел произвести в мозгу некоторые расчеты и пришел к выводу, что сроки давности за их «подвиги» уже истекли. Даже если этот старый пердун будет строчить жалобы, всегда можно свалить на Вадика, с мертвых спросу меньше…
Никто внимательно наблюдал за Клепой, как профессиональный энтомолог следит за редкой бабочкой.
– Мне не нужно от тебя ничего, – сказал он, почесав кончик носа. – Ни от тебя, ни от твоих дружков.
Клепа немного растерялся.
«А дедок-то с приветом», – проскользнула у него мысль.
– Тогда чего ты хочешь? – спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал равнодушно.
Никто снова залился смехом, скрипучим и безрадостным, и Клепе вдруг поскорее захотелось выйти отсюда.
– У тебя есть дети? – неожиданно поинтересовался Никто, и этот вопрос скорее прозвучал как утверждение.
– Тебе-то какое дело? – грубо сказал Клепа.
– Есть, я знаю. Кто? Мальчик, девочка? Или и то и другое?
– Заткнись! – взвился Клепа. Он наклонился поближе к старику, соблюдая, однако, безопасную дистанцию, и негромко произнес: – Ни одна живая душа ничего не подтвердит, понял? Ты ничего не докажешь, дед. Прошло двадцать лет. А если будешь тявкать, я сгною тебя в этой камере. Будешь дерьмо жрать и молить, чтобы я пристрелил тебя.
Старик никак не отреагировал на данную угрозу, лицо Никто выглядело спокойным и умиротворенным. Он прикрыл глаза и откинулся назад, всем своим видом показывая, что больше не намерен вести разговор. Клепа чувствовал закипающую внутри ярость, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы не сорваться. Он плюнул на пол и выскочил наружу.
Поднявшись к себе в кабинет, он принялся ходить из угла в угол. С ума сойти! Неужели такое возможно? Неужели сейчас, когда он имеет все, к чему стремился, какой-то сумасшедший старикашка может все испортить? Интересно, а где сейчас его дочь? Неужто тоже где-то здесь околачивается?
Клепу прошиб холодный пот. Если та женщина жива, то вкупе со своим папаней они смогут нехило попортить ему жизнь. В тюрьму он, конечно, не загремит (Клепа даже не допускал подобного развития событий), но проблемы у него будут офигенные, об этом даже не хотелось думать. Его взгляд упал на желтый бумажный квадратик, на котором он недавно записал номер телефона Руслана. Недолго думая, он набрал номер. Трубку сняли почти сразу, и Клепа не мог не отметить, что голос его друга детства звучал тревожно.
– Извини, что разбудил, – сказал Клепа. – Но у меня срочные новости.
– Все в порядке, говори, – послышалось в трубке.
– Я по поводу наших шрамов на руках. Ты слышишь меня?
– Да, – глухо ответил Рус. – Я так и знал.
– У меня гость, наш общий знакомый. Батя той девки, помнишь? Сейчас у меня в «обезьяннике» сидит.
– В обезьяннике?
– В камере, – раздраженно пояснил Клепа. – Ты понял, о ком речь, Рус?
В трубке наступило молчание, затем Клепа услышал: