Кукла
Шрифт:
– У меня ВИЧ, дед, – прошептало существо, дыша на Никто разлагающим мясом. – Я сейчас тебя укушу, и тебе п…ц. Ты слышишь меня, дед?
Никто протянул ему руку, закатав на ней рукав, и улыбнулся, показывая пальцем на вену. Глаза бродяги округлились:
– Ты что, того?
– Ага, – закивал Никто. – На всю башку, говнюк. Кусай давай.
Существо отшатнулось, изумленное от такой наглости:
– Ты… сраный дед! Я загрызу тебя!
– Грызи, – спокойно сказал Никто и сунул ему руку чуть ли не под нос. – Хоть всю отгрызи, говнюк.
– Псих, – сплюнул бродяга.
Минуту
– Тебя за что сюда?
Никто повернул к нему лицо и сказал серьезно:
– Я убил мента. А после этого трахнул труп и съел.
Существо отодвинулось от Никто подальше, а Никто продолжал все тем же размеренным голосом:
– Знаешь что? У тебя есть семья?
Существо замотало головой.
– Родители, дети? Дом? Работа?
Снова мотание головой.
– Тогда зачем ты еще здесь? – удивился Никто. – В смысле, не здесь со мной, а на земле?
Существо молчало, озадаченное вопросом и напрягая все свои остатки умственных способностей, чтобы дать достойный ответ.
– Ты наверняка скоро выйдешь отсюда, – произнес Никто. – Менты не будут заниматься таким дерьмом. Найди веревку покрепче и повесься. Это самый лучший выход. Nec Deus intersit. [18] Я бы одолжил тебе ремень, но у меня его забрали.
Существо сползло с лавки и попятилось к двери. Его пугало выражение глаз этого странного старика – в них не было ничего человеческого.
18
И бог пусть не вмешивается (лат.).
Больше они не разговаривали, а через пятнадцать минут дверь камеры распахнулась и бомжа выволокли наружу.
Никто с наслаждением облокотился на стену, закрыв глаза. Вскоре он задремал, и ему снилось ласковое, теплое море, сверкающее в солнечных лучах.
Спустя полчаса прекрасный сон был нарушен лязгом ключей и ненормативной лексикой помощника дежурного, из речи которого Никто сделал вывод, что его ждут в каком-то кабинете.
Дмитрий Егорович Жданов пребывал в прекрасном расположении духа. Ну, во-первых, с понедельника он уходил в свой законный отпуск, в котором не был уже три года. Во-вторых, он спешил домой – Лена приготовила что-то особенное, что-что, а покушать он любил. И, в-третьих, за окном стояла прекрасная погода, а он только сейчас пропустил рюмку хорошего коньяка, и на душе у него все пело.
Он спускался по лестнице, когда увидел, как наверх вели какого-то пожилого мужчину. Так случилось, что они почти столкнулись нос к носу на лестничном пролете. Жданов, он же Клепа, брезгливо оттолкнул старика и прикрикнул на помощника дежурного:
– Подождать никак нельзя, Афанасьев? Или не учили старших пропускать?!
– Извините, товарищ полковник, – пролепетал испуганно милиционер, подталкивая старика, но тот вдруг встал как вкопанный.
– Через полчаса город накроет ночь. Я могу показать дорогу, – сказал он вслед уходящему Клепе, и тот резко обернулся:
– Что? Это ты кому?
– Тебе.
Клепа
– Кто это? – спросил Клепа, словно Никто был пустым местом. Впрочем, Никто это не смутило, и он не преминул подмигнуть начальнику милиции.
– Хулиганил, товарищ полковник. Подростков задирал, – отрапортовал молодой милиционер.
Никто улыбнулся краем рта. Он сразу узнал Клепу. Он узнал бы его хоть еще через тридцать лет.
Ужин и в самом деле оказался замечательным – Лена приготовила спагетти по-итальянски, с соусом и пармезаном, все как положено, и Клепа наелся до отвала.
Он быстро уснул, но проснулся буквально через пару часов от кошмара. Он сел в кровати, закрыв кулаком рвущийся из глотки вопль. К счастью, он не разбудил Лену, она продолжала мирно спать.
Ему приснилась та далекая ночь, о которой он предпочитал больше никогда не вспоминать. Девушка с сожженным лицом и ее странный отец с топором.
У Клепы было много недостатков, куда больше, чем достоинств. Но одним из его неплохих качеств окружающие не без оснований считали его феноменальную память. В том числе и на голоса.
(Через полчаса город накроет ночь.)
Странная фраза, брошенная тем седым хрычом в отделении, занозой засела в его мозгу, и он думал над ней весь вечер. Голос этого старика еще тогда показался ему странно знакомым. Теперь он вспомнил. Вспомнил слова того бородатого мужчины, как только они переступили порог полуразвалившейся избушки:
«Через полчаса лес накроет ночь. Вы не выберетесь самостоятельно. Утром я покажу дорогу».
Что это, совпадение? Клепа попытался вспомнить лицо того бородача и сопоставил его с образом старика, с которым он сегодня столкнулся на лестнице. Опыт бывшего оперативника здесь оказался бесценным, но это едва ли принесло облегчение Дмитрию Егоровичу, теперь он сидел, потея, как баран, которого с минуты на минуту собираются зарезать. Неужели такое возможно?..
Неопределенность становилась невыносимой, он тихонько встал с постели и вышел из спальни.
Когда он появился в отделении в полвторого ночи, в джинсах и клетчатой ковбойке, у дежурного лейтенанта на лоб полезли глаза.
– Привет. Все в порядке, так, кое-какие дела забыл доделать, – отрывисто бросил Клепа лейтенанту, и тот понятливо закивал головой.
– В камере есть кто? – с замиранием сердца спросил Клепа.
– Есть, товарищ полковник. Сегодня только задержали, ммм… Данные пока уточняются. Игнатов им занимался.
– Больше никого?
– Нет.
– В каком кабинете сейчас Игнатов?
– В 217-м, – посмотрев в журнал, ответил дежурный и с трудом подавил зевок.
Клепа поднялся на второй этаж и вошел в кабинет. Дознаватель Игнатов, добродушный увалень с простым лицом и вечно удивленными глазами, сладко спал, положив голову на сложенную куртку, и Клепа яростно затормошил его:
– А ну, подъем!
Милиционер подскочил на месте, протирая заспанные глаза:
– Виноват, товарищ полковник!