Кукловод Тысячи и одного заговора
Шрифт:
Однако, этот успех дорого обошелся бывшему Верховному магистру. Очередная Молния Хаоса, за которой последовали два залпа Стрелами, вместе с градом ударов от огнеглазого, к тому же, наконец-то сумевшего поймать взгляд прозревшего слепца, и обжигающего его своим огненным взглядом, все-таки исчерпали его запас здоровья.
Вместо того, чтобы броситься за лутом, я подошел к Огневе. Ее дела были плохи: судя по всему, наряду с тяжелой раной, удар бывшего слепца нанес ей какие-то дебаффы или занес в рану яд. По крайней мере, в неясных отражениях будущего было множество вариантов того, как она вылетает из либиринта Духа, довольствуясь Огненным щитом в качестве минимального трофея, и очень мало возможностей
К счастью, вероятность такого вот благоприятного исхода во многом зависела от меня. И я начал Рассекающим реальность на покрывающей железные стенки крови выцарапывать Знаки Пути. Конечно, есть у меня смутное подозрение, что кровь эта — "для антуражу", и не было ни одного живого существа, которое реально рассталось бы со "влагой жизни", чтобы обеспечить эти залитые красным стены… Но все-таки это кровь, и, следовательно, она подходит…
Закончив с наскальной живописью, я погрузился в транс. Потоки времени и связь событий, подернутая ярким флером случайности, открылись передо мной. Я же стал ветром, что отклонял потоки неслучившегося от гибельных порогов. Очень мешало то, что я мог увидеть и осознать лишь небольшую часть взаимосвязей, образующих сущее. Тем более, что моя воля напрямую, без более материальных посредников, стала причиной, определяющей будущее, что еще более запутывало и размывало картину. И я изо всех сил боролся, стараясь сохранить в фокусе своего несовершенного зрения желаемую картину.
При этом я наряду с обычным для Пророка изменением потока событий делал еще что-то, что проходило, не задевая моего воспарившего над миром сознания. Полностью осознать происходящее — было за пределами возможностей моего разума. Я лишь понимал, что действиями в реальности я создаю новые и новые потоки событий, а, направляя течение варпа — изменяю вероятности различных результатов моей деятельности.
Когда же я всплыл из транса, Огневка все еще сидела, привалившись к стене, но на ее лице не было уже мертвенной восковой бледности, а из раны — не выплескивалась толчками темная кровь. Хотя сама рана еще и выглядела… страшновато, но постепенно она затягивалась.
— Тот еще номер, — выдохнул я, усаживаясь рядом с Огневкой. — Не для ежедневого повторения.
— После такого, — выдохнул огнеглазый, опускаясь на колено, — вы можете позволить себе нашить голову ворона [27] . По крайней мере, на нижние уровни вы вытяните.
— Привет! Ой, а где это я? — раздался тонкий детский голосок.
Мрак темного мира оказался разорван многоцветным мерцанием. Небольшая птичка, вместо перьев одетая в изменчивые многоцветные язычки пламени, повисла посреди бывшей палаты бывшего узника.
27
Голова ворона — знак корвидов, провидцев и предсказателей легиона Тысячи сынов примарха Магнуса Красного.
— Ой, кто это? — вздрогнула Огневка. Сил, чтобы подняться, ей еще не хватало, но вот руку протянуть она сумела.
— Не надо, — отлетела в сторону птичка. — Обожжешься. Сейчас я… — огнеперья мигнули, и поменяли цвет. Сейчас все они стали молочно-желтыми, — вот теперь я холодная!
Птичка опустилась в протянутую руку суккубы.
— Она и вправду холодная, — улыбнулась девушка. — А еще легкая и пушистая… ты кто, птичка?
— Это твоя тезка, — чуть не рассмеялся я, вспомнив любимую книгу детства. — Огневка.
— Ой, — пискнула маленькая огневка. — Тебя правда так зовут? А почему?
— Отлети в сторону, — попросила Огневка-старшая. — Теперь уже я не хочу тебя обжечь.
— Это не так-то просто, — гордо ответила птичка, но просьбу все-таки выполнила.
Суккуба окуталась огненной аурой Красного щита Огня
— Как… красиво!!! — пискнула ошеломленная огневка.
— Красиво, — согласился я.
Клубы и языки пламени, составлявшие Красный щит, скорее подчеркивали красоту суккубы, чем скрывали что бы то ни было.
Однако, любование красотами окружающей природы, увы, не входило в список первоочередных дел. В отличие от поиска красоты иными, не столь приятными, путями. И взгляд Феникса, ищущего совершенство, пронзил пространство и время в свете колдовских знаков.
Леон Улф, скромный генеральный директор одной из небольших фирм, которым много было в провинциальном городке Соединенных Штатов Америки, буквально стоявшем на угольном пласте, потянулся, откидываясь в своем кресле. Правда, стоило заметить, что Храбрый Лев происходил из одной из семей, основавших данный городок, что делало его несколько более равным, чем большинство остальных обитатели городка. Так что дела у его фирмы шли более чем неплохо, и Леону не было нужды лично надрываться, организуя благополучие семейного дела: для этого у него были наемные работники. А вот хобби Леона требовало личного участия, и не терпело отлынивания и работы спустя рукава. Поиск Силы и Истины — отнимал большую часть как личного, так и рабочего времени Леона Ульфа.
Вот и сегодня, отодвинув в сторону скучные бумаги, в которых ничуть не хуже самого директора разберутся нанятые семьей адвокат и бухгалтер, Леон достал из сейфа сверток с очередной покупкой, совершенной за счет компании в рамках "благотворительной поддержки научных исследований в гуманитарных областях". Не то, чтобы налоговые послабления конкретно с этой программы были так уж велики… но они были, и это позволяло Леону пробивать продолжение программы на семейном совете. Не то, чтобы совет так уж придирался… но все-таки некоторые идеи младшего поколения старшие рубили на корню, как "не имеющие деловой ценности". Однако, Леону до сих пор удавалось пробивать финансирование своего увлечения за счет компании, подбирая основания, принимаемые старшими как "приемлемые".
Дрожащими руками Леон разъял пенополиуретановую форму, в которую для сохранности упаковали находку археологи, и воззрился на бронзовую поверхность, на которой был вырезан священный символ в виде трех колец и трех стрел, исходящих из одной точки.
— Да, все так и есть, — прошептал Леон. — Свитки, найденные при раскопках под Иннсмаутом, точно описывают Печать. Это она…
Положив печать на оформленную "под камень" крышку стола, Леон взял канцелярский нож и распахал им собственную руку. Данное действие не только обеспечило доступ к необходимой для дальнейшего ритуала крови, но и причиняло сильную боль, что, собственно, и было основным его смыслом.
Алая влага жизни заполнила прорезанные в металле канавки, и священный символ вспыхнул темно-зеленым пламенем.
Преодолевая боль, Леон продолжил поливать талисман кровью, бормоча цитаты из арабской книги "Аль-Азиф", непонятной самим арабам. Он верил, что произнося это — взывает к древним и могущественным Силам. Он Верил — и Силы услышали его.
Боль отступила. То есть, она не стали ни капельки слабее, но теперь воспринималась как нечто должное. Раненной рукой Леон взял окровавленный талисман, и тот сам собой распался на две части. Знаки на внутренней части выглядели уродливо и таинственно. Сейчас Леон уже не бормотал непонятные слова, но четким, поставленным голосом произносил звуки, вливавшиеся в его сознание откуда-то извне, продолжая поливать талисман кровью.