Кукловод
Шрифт:
Отступив от мертвого тела, Джабилов передал пистолет казаху, стоявшему за его спиной, подошел к Акимову. Глаза людоеда сузились в злом прищуре, казалось, эти прищуренные глазки налились кровью. Он размахнулся левой рукой и так ударил Акимова по зубам, что у того свет потемнел в глазах. На белую нательную рубаху людоеда брызнула кровь. Джабилов хотел ударить еще раз, но передумал. Потер ушибленные костяшки пальцев ладонью, усмехнулся:
– Вот видишь, ты рубашку мне испортил.
Джабилов внимательно вгляделся в лицо Акимова, заляпанное кровь, распухшее от побоев. Акимов выплюнул изо рта на землю выбитый зуб.
– У тебя очень прочная шкура, – сказал Джабилов. – Я натяну ее на даулпаз. Это казахский барабан. Буду на нем играть. Даулпаз хорошо звучит, если сделан из человеческой кожи.
Джабилов замолчал, подумал минуту и сказал:
– Но сперва я превращу тебя в собаку. До весны ты будешь жить вон в той конуре, что стоит возле дома. Прикую тебя цепью за шею к столбу. Ты забудешь, как ходить на двух ногах. Забудешь человеческий язык, станешь только лаять. Гав-гав-гав.
Джабилов расхохотался, отсмеявшись, продолжил:
– А если скажешь хоть одно слово, так исхожу плеткой, что с костей мясо сойдет. Ты захочешь сдохнуть, но я не дам тебе этого сделать. А Назаров… Он мой добрый друг. Ты хотел его увидеть, ты его увидишь. Он будет приходить ко мне в гости и испражняться на тебя. Я знаю: Назаров поджарил твою жену и детей. Всего-навсего поджарил. Но ты сдохнешь другой смертью. Долгой и мучительной.
Джабилов понравилась собственная затея. Он заливисто расхохотался, представляя, как Акимов холодными ночами будет выть в своей собачьей будке на подстилке из соломы. Как шустро станет приползать на карачках к крыльцу, ластиться, тереться щекой о ногу Джабилова, когда он, хозяин, утром спуститься вниз со ступенек. И даст своей собаке-человеку разведенной в воде костяной муки и объедки со стола своих слуг.
Акимов быстро исхудает, сделается грязным, обрастет шерстью, покроется чирьями от вшей и обморожений. Через пару недель собачьей жизни вконец одичает. Словом, и внешне станет напоминать шелудивого отвратительно пса. Разве что хвостом вилять не будет, потому что у этого русского ублюдка по недоразумению природы хвост не вырос. Воспитывать такое животное нужно плеткой и суковатым дрыном. С собакой, как с женщиной. Чем чаще ее лупишь, тем больше она тебя любит. Действительно, забавное будет зрелище: русский на цепи в будке.
Продолжая улыбаться, Джабилов подошел к Величко.
– Здоровый ты мужик, – Джабилов похлопал Величко по животу. – Для твоей туши нужен рефрижератор. Это хорошо, твоего мяса надолго хватит. Сам я падаль не жру. Твои дружки тебя съедят.
Он показал пальцем на Акимова и Рогожкина.
– Съедят, когда живот к спине прирастет. Ты плохо знаешь людей, если думаешь, что они не тронут твоего мяса. А мои ребята только расфасуют твою татуированную тушу. В погребе она долго пролежит. А если и испортиться – не беда. Тухлятину тоже можно жрать. Один из твоих друзей пока будет собакой. Другого я буду немножко трах-трах. Как говориться, буду его любить по-русски. А ты, тварь, мне не нужен. Не нужен ты мне, понял? Дай сюда.
Он протянул руку за пистолетом. Но услышал шум автомобильного двигателя, застыл на месте.
Каширин сжимал скользкий руль до боли в суставах. Грузовик мчался к закрытым металлическим воротам дома Джабилова. Впереди на дороге появился Курмангазы, в матерчатой куртке и белой шапке с назатыльником. Пару часов назад именно он встречал гостей людоеда. Теперь Курмангазы стоял на своем обычном посту, перед воротами хозяйского дома и с беспокойством смотрел на дорогу. Он понял, что-то пошло не так, как задумывалось.
Огромный «Урал» несся к дому хозяина, хотя условились, что машины останутся на прежнем месте. Грузовик все ближе, ближе… Курмангазы разглядел за ветровым стеклом перекошенную от злобы физиономию незнакомого мужчины. Голые плечи грудь, залитая кровью…
Что за человек? Тот, из компании этих смертников, что сдуру пришли в гости? Но почему он жив?
На раздумье оставалось несколько мгновений. Курмангазы не ушел с дороги, не спрятался, остался перед воротами. Он выхватил из-за пояса пистолет «ТТ», обхватил обеими руками рукоятку. Курмангазы решил спасти себя, прыгнуть в сторону, в придорожную канаву в самый последний момент. Когда пристрелит этого шакала водителя.
На то чтобы точно совместить целик с мушкой уже не хватило пары секунд. Курмангазы нажал спусковой крючок. Первая пуля попала в решетку радиатора. Вторая разбила габаритную фару. Остальные выстрелы были более точными. Пули прошили ветровое стекло справа от водительского места. Каширин видел перед радиатором человека с пистолетом, но даже не наклонился, даже не сморгнул глазами, когда пули прошили стекло.
– А-а-а, сука, – заорал Каширин диким голосом и сам не услышал своего крика. – А-а-а, мать твою.
Курмангазы успел выпустить шесть пуль из тех восьми, что находились в магазине. Бампер грузовика впечатал его тело в металлические ворота. От человека всего и осталась, что огромная кровавая клякса в белой шапке.
Створки из листового железа сорвало с массивных сварных петель и отбросило в сторону. Одна из створок отлетела метров на тридцать. Врезалась в стенку кашары для овец. От грохота железа заложило уши. Глиняная стена рассыпалась до основания. Над двором поднялся гриб коричневой пыли. Через проломленную стену во двор хлынул поток серых тонкорунных овец, голов пятьдесят или больше.
Грузовик, как огромный танк, ворвался во двор Джабилова. Автомобиль врезался в двухколесную арбу, разломав ее в щепки. Раскатились по сторонам колеса, заблеяли испуганные овцы.
Каширин крутанул руль в сторону, взяв направление на юрту. Кузовом задел осветительный столб, торчавший посередине двора. Столб затрещал в основании, вывернулся из земли. Толстый электрокабель лопнул, как гнилая нитка. Столб повалился на застекленную веранду дома, надвое разломал крышу. Лопнули стекла, вылетели оконные блоки. Из окна первого этажа выпрыгнули две женщины, бросились за дом.