Куколка для Немезиды

Миронина Наталия

Оксана же впервые за много лет ощущала себя почти счастливой. Она не задавалась вопросом, надолго ли это ощущение, не мучила себя размышлениями о том, что рано или поздно ей придется сделать выбор, она поняла, что наконец-то ту ношу, которую она несла в себе многие годы, подхватил не случайный человек, а именно тот, кто и должен был это сделать. Она теперь почти не слушала и не слышала Максима, машинально, как заведенная, руководила агентством, по-прежнему проводила в спортивном зале часы, но за всем этим стояли привычка и долг, а сама Оксана, ее суть, стремились к тому единственному возможному шагу, который они должны были совершить вместе с Кимом.

* * *

С момента, когда бывшая жена переступила порог его кабинета, прошло почти полгода. За это время Ким успел стать счастливым человеком, глубоко

несчастным и неожиданно влюбленным. Жизнь за последние четыре месяца так круто изменилась, что, расскажи ему кто-то, что такое возможно, он бы ни за что не поверил. Прошлое пришло к нему в кабинет, когда Ким о нем вспоминал, когда захотел его увидеть. Более того, это прошлое оказалось такое родное, что влюбиться в него было проще простого. Это прошлое не только сохранило свои лучшие черты, но, повзрослев, приобрело ту неповторимую прелесть, которую не может скрыть даже маска деловой женщины. Ким влюбился в свое прошлое отчаянно, абсолютно не к месту, поскольку прошлое принесло с собой тайну, о которой он догадывался, но гнал догадку от себя, чтобы не сойти с ума от угрызений совести, вины и безысходности. Тайна была великая, рядом с ней мелкие тайны о возможных неприятностях казались сущей мелочью. За эти полгода Ким преодолел путь, который иные не проходят за всю жизнь. Решение, принятое им, было неожиданно для всех, кто его знал, но только не для него самого. Ким переговорил с Еленой, подал на развод. Жена отнеслась к этому спокойно и здраво, она сама о том подумывала, но удерживало положение мужа и дети, которые, хоть и учились теперь за границей, связь с домом имели прочную. С ними Ким поговорил сам, объяснив происходящее и подчеркнув, что никакие юридические изменения не повлияют на их отношения. Сложно было сказать, поняли ли дети, но, во всяком случае, в душе наступил относительный покой. Бывшая же жена реагировала на все спокойно, словно когда-то давно ей кто-то об этом уже рассказал – она не удивлялась, а только ласково его обнимала, уютно засыпала под его большой рукой и смотрела грустными виноватыми глазами, когда они обсуждали свою тайну. Ким успокаивал Оксану, беря ответственность за все происшедшее на себя.

– Это я виноват, что так сложилось. Не моя бы глупость, не мое бы легкомыслие, сейчас бы все было по-другому и мы бы не страдали. Только как теперь поступить, что правильно, а что нет? Мы же не можем думать только о себе.

Все свободное время они обсуждали именно это, понимая, что их тайна вечна. И, пока они живы, не покинет их. Она может свести с ума, может успокоить, может оказаться злейшим врагом. Они понимали, что не имеют права на ошибку, потому что эта тайна может оказаться и чьей-то еще.

И все-таки наступил день, когда Ким набрал заветный номер телефона. Этот номер передала ему бывшая жена. Но собраться с духом и позвонить они смогли не сразу. К удивлению Кима, на другом конце провода его узнали, долго охали, а потом как ни в чем не бывало, словно ждали этого звонка, сказали:

– Приезжай. Поговорить нам надо. Хотя знаю, что это и не по закону. Но, видишь ли, закон не всегда может предусмотреть то, что предлагает нам жизнь.

Ким отказался от сопровождения и, нарушив все протоколы и разругавшись с начальником безопасности, поехал на своей машине. Он, во-первых, не хотел свидетелей, а во-вторых, отправлялся туда, в ту часть Москвы, где когда-то жили родители, жил он сам, друзья, где была его первая работа. Ким предвкушал ностальгию, и посторонние ему бы помешали. Перед сложным разговором он хотел пройти мимо школы, где сначала учился, потом преподавал, погулять по скверу, в котором они – мальчишки-старшеклассники – собирались после уроков. Покуривали, обсуждали девчонок, делились скабрезными секретами. Иногда они задирали проходящих девушек. Там однажды его на смех подняла одна такая. Она прошла мимо их группки, и Ким, еще совсем зеленый, но отчаянно желавший казаться большим, крикнул:

– Ты где ж была, когда ноги красивые раздавали?

Мальчишки-друзья заржали, а девушка обернулась и спокойно произнесла:

– Глупыш, я за сиськами стояла. Показать, какие достались?

И тут все увидели ее огромный, красивый бюст. Теперь на смех подняли его. А он только глупо улыбался. Больше дурацких грубых шуток Ким никогда себе не позволял. Над тем сквером возвышалась голова вождя революции, поддерживаемая строительными лесами, – это был участок мастерской знаменитого скульптора.

Туда мальчишки любили лазать через высокий забор – там, кроме громадной головы, еще стояли копии известных памятников и находился огромный яблоневый сад. Яблоки были, как водится, уже почти дикими, но это совершенно не играло никакой роли – каждую осень сад добросовестно обчищали. Еще там росли клены – осенью они становились темно-красными, с желтыми и зелеными прожилками. Туда, к кленам, Ким бегал на первые свидания. Девочки приходили смущенные, не знавшие что сказать и стесняющиеся своих румяных щек. Киму почему-то всегда нравились именно такие.

Машину Ким поставил около школы. Двери ее остались такими же, их не поменяли на новые, беззвучные. Они по-прежнему оглушительно хлопали, но никому и в голову не приходило их придерживать. Школьный шебутной народ выскакивал, на бегу натягивая ранцы, размахивая портфелями. Когда Ким повернул за угол, к школьной спортивной площадке, раздался звонок. И звонок остался таким же. Ким замедлил шаг, а потом и вовсе остановился – ему захотелось, чтобы в душу как можно глубже проникли воспоминания. И через некоторое время он вдруг почувствовал запах школьной столовой с ее холодными вкусными котлетами на сером хлебе, бледным чаем и слоеным язычком за пятнадцать копеек. А еще засосало под ложечкой, так с ним было перед уроком химии – он ее терпеть не мог и ужасно боялся химички, дамы неуравновешенной и злой. На школьном дворе бегали, прыгали, орали, толкались. Одним словом, этот мир, который он покинул давным-давно, по сути, остался прежним: наполненным энергией незлого соревнования и надежд.

Миновав школьный двор и площадку, Ким вышел в сквер. Тот самый. И там ничего не изменилось. «Какие-то счастливые места! Ничто их не берет, даже странно, как будто заговоренные!» – подумал Ким, вступая под сень тех самых кленов. Только они стали выше, а их кроны теперь образовывали огромный купол. Ким совсем «растаял» душой. Воспоминания его не одолевали, ничего такого, о чем пишут в романах, он не чувствовал – просто на миг вернулся к себе самому. Ким посмотрел на часы, с сожалением вздохнул и, прибавив шаг, вышел из сквера.

Здание было старым, но тщательно отремонтированным. Участок с небольшой тополиной аллеей выглядел ухоженным: клумбы, беседки и даже небольшой огород. Было понятно, что вся территория поделена на секторы, границы которых условны, но тем не менее обитателями соблюдаются. Ким почувствовал неловкость от множества глаз – он не сообразил зайти с черного хода, и теперь его дорогая машина привлекла всеобщее внимание. Войдя в просторный вестибюль, Початых шмыгнул носом, но запахов не обнаружил никаких, кроме аппетитного кофейного. «А кофе с цикорием», – подумал Ким и постучался в белую дверь с закрашенным старым замком.

– Господи, какой ты стал, я тебя по телевизору видела, но, сам знаешь, одно дело там, а другое дело – так, как тогда, много лет назад, в учительской.

В большом кабинете, где на столах стояли старые компьютеры, а по стенам были развешаны детские рисунки, сидела женщина, которая еле сдерживала слезы. Эту женщину Ким помнил молодой. Волосы у нее тогда были длинные, собранные в большую высокую прическу. Эта женщина имела смешную привычку облизывать испачканные мелом пальцы. Потом, позже, когда он из ученика превратился в учителя, эта самая женщина просидела весь его первый урок в классе, не допуская никаких шуток по отношению к нему, молодому преподавателю. Именно она предложила сделать его завучем, а потом и директором. Сейчас перед ним сидела полная дама, почти старая, с одышкой и испариной на лбу. Судя по ее одежде, она была небогата, судя по осанке и взгляду – она была здесь царицей и богом в одном лице. Женщина принялась рассказывать о знакомых, учениках, о людях, с которыми и она, и Ким когда-то работали. Ким все внимательно слушал, не перебивая, но душа у него ныла в ожидании плохих новостей. Наконец собеседница сказала:

– Я уже говорила тебе, что преступаю закон. Но делаю это сознательно по нескольким причинам. Мне не нравится, что происходит вокруг, – тут она замялась, подыскивая слово, – вокруг ЭТОЙ истории. Появлялись случайные люди, интересовались, я не дала никакой информации, но, сам понимаешь, все может быть. Я дам адрес, там ты найдешь и узнаешь то, что необходимо. И те люди, думаю, тоже меня поймут. Тебе – верю, я ведь знала тебя совсем ребенком, знала твоих родителей. Ты поступишь правильно и, если будет необходимо, поможешь.