Куколка
Шрифт:
А сейчас она должна найти остальных.
Они должны были быть где-то рядом. Но это было лишь полбеды. Казалось, что все улицы похожи друг на друга. Деловые кварталы были как бы повторением друг друга, как и жилые кварталы. Она могла поклясться, что видела одни и те же витрины, одни и те же дома снова и снова. Конечно, это было невозможно, потому что она двигалась по прямой, но ощущение дежавю не покидало её.
Оно не только не покидало её, но и преследовало.
Она остановилась под одним из таких же полосатых навесов, пытаясь разобраться в происходящем. Да, реальность здесь была искажена, но должна подчиняться
О, прекрати пытаться, блядь, всё рационализировать. Неужели тебе всё это не надоело?
Но она этого не сделала, потому что была именно такой. Она провела всю свою жизнь в поисках знаков и предзнаменований, систематики и механизмов, стоящих за совершенно обычными событиями. Возьмём, к примеру, Чазза. Она уже давно знала, что он спит с другими девушками, но не бросила его. Она даже не затронула эту тему и не опустилась до его уровня, как многие другие женщины, и не стала спать с кем попало. Нет, только не она. Она искала намёки и подсказки в разговорах и повседневной жизни с ним, которые должны были подсказать ей, что она сделала не так, и всячески избегала любых изменений в их отношениях, которые привели бы серьёзным проблемам.
И Рамона делала то же самое сейчас.
Она ждала, покуривая сигарету, зная, что должна бросить курить до начала купального сезона... но сегодня была не та ночь.
Она думала о сирене. Она знала, что звук доносился с востока и ей очень хотелось проследить его источник, потому что глубоко внутри она чувствовала, что если она сможет отключить сирену, то весь кошмар закончится.
Но это было глупо и опасно.
Разумнее всего было прекратить поиски и вернуться туда, где стоял микроавтобус. Это был вход в этот сумасшедший дом и, вероятно, путь к спасению.
Она повернулась и пошла быстрее в том направлении, откуда пришла.
Те же витрины, те же дома, всё то же самое.
Она шла, шла и шла, и казалось, что всё ещё не приблизилась к тому месту, откуда прибыла изначально.
Чушь собачья, всё это чушь собачья, всё это дешёвая грёбаная игра, а этот город - не что иное, как дешёвый грёбаный карнавал. Вот и всё.
Она пошла быстрее, отказываясь смириться с мрачной неизбежностью того, что с таким же успехом могла бы бежать по беговой дорожке. Те же витрины, те же дома, те же деревья, те же бульвары... Боже, это продолжалось и продолжалось.
Но и Рамона не сдавалась.
Она была упряма и никогда не сдастся. Не будет побеждена этим кошмаром. Она истощит его, пока он просто не выдохнется и барьеры не истончатся... тогда она выйдет и будет свободна.
Но вдруг у неё перехватило дыхание.
Испуганная, но в основном злая и раздражённая всем происходящим, она остановилась, задумавшись. Должен же быть какой-то выход. Господи, она уже начинала чувствовать себя хомячком, бегающим в колесе.
Поскольку движение вперёд абсолютно ни к чему её не привело, она изменила тактику. Она двигалась совершенно инстинктивно. Сначала направилась в одну сторону, повернулась в другую и пошла по проспекту, потом по улице, потом по бульвару. Её движения были бессистемными. Она не думала о том, куда идёт, она просто делала это, руководствуясь чисто животным инстинктом. Если и существует кто-то управляющий этим кошмаром, он должен себя
Она шла всё быстрее и быстрее, прислушиваясь к тому, как эхо её шагов отражается от стен домов.
Затем она остановилась как вкопанная, понимая, что что-о произошло.
Прислушайся
Хоть Рамона и стояла неподвижно, она всё ещё слышала шаги.
Она обернулась, но там никого не было... по крайней мере, она никого не заметила. Лишь звук множества шлёпающих босых ног.
Она услышала тихий шёпот.
Что-то похожее на хихиканье ребёнка.
Она почувствовала, как тонкие волоски на затылке встали дыбом, а по коже головы пробежал холодок. Её преследовали существа, которых она не могла видеть, но они приближались.
Должно быть, сработало, я утомила кукловода, и он решил ускорить процесс.
Но в этом не было никакого удовлетворения, потому что она боялась этих тварей. Они пришли за ней. Шёпот становился всё громче, пока не стали различимы голоса дюжины детей, бормочущих с низким и жутким шипением, которое, казалось, эхом отдавалось в её черепе.
Она побежала.
Она бежала так быстро, как только могла, и каждый раз, когда она останавливалась, казалось, что они были ещё ближе. Они собирались довести её до полного изнеможения. Проходя мимо витрин магазинов, она ясно видела, как манекены поворачивают головы и наблюдают за её продвижением. Наконец она остановилась и обернулась.
– Покажитесь уже, - сказала она, и её гнев пересилил страх.
Один из них вышел из тени. Маленькая девочка со спутанной копной светлых волос, лицом цвета инея и покрытым паутиной трещин, её глаза, похожие на рваные дыры, смотрели в никуда. От груди до бёдер, она была вскрыта, как будто на неё не хватило материи. Внутри ... ничего не было. Просто узкий металлический каркас.
Никакой электроники.
Ничто не могло привести её в движение, но она двигалась, она была жива. Рамона рассмеялась. Должно быть, она совсем спятила.
– Это Рамона, - сказала девушка пронзительным, скрипучим голосом.
– Рамона, Рамона, Рамона, Рамона.
Теперь начали появляться и другие, выходя, чтобы выкрикнуть её имя.
Их были десятки.
Многие из них были незакончены, их головы раскачивались как распухшие поганки при сильном ветре. Армия Тряпичных Энн из ада, лица вылеплены из папье-маше, но ухмылялись и двигались, как живая плоть. Чучела, сделанные из потрескавшейся древесины и сухой гнили, пугала с трубчатыми ногами и ветвями деревьев вместо рук. У одних не хватало конечностей, а у других – голов. Один из них был не более чем ходячим каркасом, другой – треснувшая безволосая голова, соединённая с ногами одним лишь столбом позвоночника.
Они звали её по имени, нашёптывали его, казалось, им нравилось его звучание: "Рамона, Рамона, Рамона, Рамона",– их песня набирала громкость и интенсивность, пока не превращалась в пронзительную какофонию: "Рамона, Рамона, Рамона, Рамона, Рамона ... ”
Рамона не смогла больше выносить этого и выплеснула свой ужас в высокий, скулящий крик. Она отшатнулась от кукол, спотыкаясь о собственные ноги, посеребренные бледным лунным светом.
Они приближались, хотели добраться до неё.