Куколка
Шрифт:
— Доброе утро.
— Доброе… Борготта, кажется?
— Да.
— Я искал вас. Присядем?
Они расположились в холле, в двух глубоких креслах. Между креслами стоял столик со старинной бронзовой пепельницей — не пластик «под бронзу», а настоящий металл. Ланиста извлек портсигар, протянул Лючано.
— Спасибо, я не курю.
Мондени пожал плечами, достал коричневую сигарилло, прикурил от зажигалки с «вехденской искрой». Ланиста был худой, узколицый, с острыми скулами, тонкими пальцами. Хотелось бы добавить: «тонкими нервными
— Итак, ваши обязанности. Их мало, и они не слишком обременительны. Но исполнять их вам придется неукоснительно.
Мондени выдержал паузу.
— Распорядок дня: завтрак с восьми до девяти, обед с двух до трех, ужин с семи до девяти. При желании, или если опаздываете, можете питаться в городе за свой счет. Вернее, — Жорж усмехнулся, демонстрируя превосходные зубы, — за счет хозяина. Ночевать вы обязаны в гладиатории. Вам полагается быть внутри здания не позднее полуночи. За опоздание положено наказание.
— Какое?
— Опоздаете — узнаете. Гарантирую, что вам не понравится. Лучше придерживайтесь распорядка.
— Хорошо, учту.
— У вас будет достаточно свободного времени, но на назначенные мероприятия вы должны являться обязательно. Я имею в виду транслят-шоу и «арену». Позже к ним добавятся творческие встречи без трансляции, публичные и индивидуальные.
Ланиста еще раз хохотнул, Идея «творческих встреч» доставила ему колоссальное удовольствие. Похоже, сегодня Жорж пребывал в чудесном настроении, несмотря на сонливость.
— Транслят-шоу? Встречи? — Лючано решил, что ослышался. — Я не артист… то есть, артист, но специфический! Я невропаст, я не из тех, кто выходит на сцену…
— Невропаст вы, Борготта, физик или ассенизатор — это неважно. Сейчас вы — семилибертус. Вы должны выступать, и вы будете выступать. Уверен, вам это придется по сердцу.
Он прищурился, оценивающе глядя на новичка — словно прикидывал, как тот будет смотреться на сцене. Во взгляде, в выражении лица ланисты помимо профессионального внимания сквозило что-то еще. Так «подшитый» алкоголик с тоской смотрит на человека, который отправляется в ресторан на дружескую попойку.
Тарталье стало неловко, и он отвернулся.
— Надо — значит, надо. Буду выступать. Хотя кого может заинтересовать моя скромная персона — ума не приложу.
«Ну, это ты, положим, загнул, — едко усмехнулся Гишер. — Прибедняешься. Добрая половина Китты с удовольствием посмотрела бы шоу с твоим участием».
«Ага, станут они мои записи продавать на Китту! Тоже мне, новый Бадди Гай выискался!»
— Заинтересует, не сомневайтесь.
— А что насчет… арены? Мне придется… э-э… Драться?
— Драться? — Жорж расхохотался и долго не мог успокоиться. — Дружище, спите спокойно! В Галактике мало мест, более безопасных, чем наша «арена». Тем паче вы вряд ли знаете, за какой конец держат оружие…
Он дождался, пока новоявленный гладиатор вздохнет с облегчением. И лишь после этого заметил:
— Однако у вас будут и другие обязанности. Идемте, я покажу.
В
— Ну у вас и подвалы! Прямо как в тюрьме.
— А это и есть тюрьма. Бывшая, — титанопластовая плита с покрытием из термосила ушла вбок, открывая следующий лестничный марш. — Тюрьму лет двадцать назад снесли. Сверху построили гладиаторий, а подвал остался.
— Что здесь сейчас?
— Овощехранилище.
Недоумевая все больше: за каким чертом его ведут в овощехранилище?! — Лючано топал по ступенькам вслед за ланистой. Ступеньки вывели людей в новый коридор. Под потолком на магнитных подвесках плавали шарики «теплой» плазмы. Считалось, что их свет видимого диапазона идентичен по спектру излучению «оранжевых карликов».
«Скажите на милость, — спросил издалека маэстро Карл, — зачем в подвале „естественный“ свет? Чтобы томаты лучше колосились в закромах?»
По обе стороны коридора располагались камеры, забранные стальными решетками. Никаких силовых полей, сверхпрочных пластиков — старая добрая сталь.
— А вот и наши маленькие друзья. Знакомьтесь.
Жорж хитро подмигнул.
Сюрпризы Тарталья терпеть не мог. Еще больше, чем неопределенность. «Разрешите вас представить! Уважаемый Лючано, это Баклажан; уважаемый Баклажан, это Лючано. Баклажан у нас рецидивист, Борготта, как и вы, потому и сидит за решеткой. Не хотите составить ему компанию? Ха-ха, я пошутил! Решетки — это от воров. У нас, знаете ли, очень дорогие и редкие овощи, всяк норовит украсть…»
«Не паясничай, — оборвал внутренний монолог Добряк Гишер. — Загляни в одну из кутузок и выясни, что там. Или ты боишься?»
В ближайшей камере сидел человек. Здоровый, крепкий детина с взлохмаченной шевелюрой. Свежий шрам на щеке, глаз подбит, губа расквашена. Подобный «джентльменский набор» вкупе с синей робой и штанами не оставлял сомнений: сиделец — матерый уголовник.
Такому самое место в тюрьме.
Детина не шевелился, тупо уставясь в одну точку. Оплывшее, словно подтопленный воск, лицо идиота не выражало ничего. Ни малейшего намека на мысль, на примитивное чувство. Вспомнилось лицо парня-туриста на Китте — ученик бокора, в котором застрял Лоа клиента, плясал на веранде, и в будущем еще не намечалось суда, рабства, «овощехранилища»…
Наркоман, выгоревший дотла?
Дебил от рождения?
Но кто измордовал несчастного?
— Прошу любить и жаловать: перед нами — «овощ». Один из нашей богатой коллекции. Интеллект на нуле, высшие эмоции отсутствуют. Остались простейшие рефлексы и реакция на базовые раздражители. Любая дворняга умнее этого красавца.
— Кусается? — не сдержался Лючано.
— Кто? А, вы шутите… Нет, несмотря на комплекцию, он совершенно безобиден. Как и остальные.
Жорж откровенно скучал. Чувствовалось, что знакомство новенького с «овощами» — рутина, дело обыденное и сильно надоевшее ланисте.