Кукольник. Куколка. Кукольных дел мастер
Шрифт:
— Спасибо, — офицер принял буклет. — Ознакомлюсь на досуге. Желаю удачных гастролей.
Мамба вернулась на поясной крюк. Сержанты, видя, что их вмешательство не требуется, потеряли интерес к происходящему, отошли в сторонку и вновь принялись меланхолично жевать бетель. Однако Лючано по опыту знал: при малейшем намеке на проблему сержанты очнутся и ревностно приступят к исполнению служебных обязанностей.
— Ваши документы, баас Борготта. Добро пожаловать на Китту.
— Благодарю.
Лючано на всякий случай удостоверился, что при активации паспорта
Слегка чесалось левое запястье: браслет-татуировка давал знать, что перешел на местное время. Тарталья мельком взглянул на часы. Сейчас на сгибе кисти, как всегда по прибытии на очередную планету, «накалывался» второй циферблат с киттянской градуировкой. Сутки на Китте были длиннее стандартных, и вудуны избрали самый простой способ их деления: разбили на двадцать четыре часа. Только каждый час состоял не из шестидесяти, а из семидесяти пяти минут.
Коэффициент перевода — 1,25.
Адаптировать организм будет несложно: в первый раз, что ли? Труднее всего ему пришлось на Тишри, одной из планет гематров, где Лючано гастролировал вместе с «Filando» под руководством маэстро Карла. У «ходячих компьютеров» оказалось целых семь систем счисления, в том числе десятичная и двоичная — в разбивке суток. После этого семьдесят пять минут в часе на Китте — детская забава.
В конце пустого коридора их ждал лифт. Обычный механический лифт с компенсаторами инерции, чему Лючано про себя порадовался. Он не любил квазиживых подъемников, силовых коконов, открытых антигравов и тому подобной экзотики.
Просторная кабина вместила всю труппу с ее скудным багажом.
— Идем на стоянку общественного транспорта, — распорядился Лючано.
Четыре треугольных «лепестка» плавно скользнули навстречу друг другу, образовав монолитную стену, — и раскрылись опять. Движения никто не ощутил, как и должно быть при исправно работающих компенсаторах. Снаружи рухнул ослепительно голубой свет. Лючано поморщился, извлекая из саквояжа поляризационные очки.
Мельком он позавидовал таможенникам, чьи биолинзы сами подстраивались под спектр и освещенность.
— Сюда, бвана! Сюда!
Со стоянки им махал рукой пигмей-извозчик. Всю его одежду составляли пояс из радужных пушистых перьев, скромно прикрывавших чресла, и ожерелье из раковин. Перья и раковины были натуральными — вудуны не жаловали синтетику. Кроме аэромоба антикварной конструкции с плетенными из тростника сиденьями, никакого иного транспорта на стоянке не наблюдалось.
«Небось цену заломит», — нахмурился Лючано, готовясь к торгу.
— Не сомневайтесь, прокачу с ветерком! Куда едут уважаемые бвана?
— В город. 7-я кольцевая, Синий крааль, отель «Макумба».
Извозчик задумался, изображая бешеную работу мысли. Из его пернатого пояса выбрался мохнатый паук, резво пробежал по животу пигмея, по груди, украшенной орнаментальными шрамами, — и исчез в роскошной копне волос, скрученных в бесчисленные плотные спиральки.
Прическа извозчика смахивала на груду лакированных пружинок.
А сам извозчик смахивал на изрядного прохвоста.
— Сорок экю, бвана, — теперь он обращался уже только к Лючано, игнорируя всех остальных. В отличие от таможенника, пигмею не требовались паспорта и справки, чтобы без ошибки оценить ситуацию. — Дешевле не бывает!
— Мы не очень-то спешим, уважаемый. Пожалуй, лучше дождемся монорельса.
Тарталья демонстративно потянулся, хрустнув позвонками, с ленцой огляделся по сторонам. Смотреть было не на что: над головами громоздились разноцветные кубы, цилиндры и призмы терминалов космопорта, растянувшись на пару миль в обе стороны. Шагах в ста возвышалась ажурная эстакада с прилепившейся сбоку станцией монорельса. К станции вела пульсирующая кишка квазиживого подъемника.
Горячий ветер гонял по пустой стоянке миниатюрные смерчики пыли.
— Медлительный бвана, должно быть, очень-очень не спешит! Монорельс отправится только через два часа. Исключительно для моего бваны — тридцать шесть.
— Я вообще никогда не спешу. Двадцать.
— Мудрый бвана не умеет считать! Целых двенадцать человек, толстых, упитанных, чрезвычайно тяжелых гостей Китты — и каких-то жалких двадцать экю? Так бедный Г’Ханга никогда не заработает своей семье на пропитание!
— Не ври, у тебя нет семьи. Ни одна женщина не согласится на такое счастье.
— А разве одинокому человеку не нужен кусок хлеба каждое утро?
— И калебас пальмовой браги каждый вечер. Одинокий человек получит двадцать четыре экю. По два экю за худосочного, легкого как перышко пассажира. Два умножаем на дюжину, и Г’Ханга едет, а не морочит голову мудрому бвана.
— А багаж? О, такой увесистый, такой обильный багаж!
— Двадцать пять.
Торгуясь, Лючано всем видом выказывал полное безразличие. Он стоял, засунув руки глубоко в карманы, не шелохнувшись, затемнив очки до максимума и напустив на лицо выражение вселенской скуки. Лишь губы скупо выплевывали слова. Зато извозчик старался за двоих: части тела пигмея находились в постоянном движении. Г’Ханга словно исполнял сложный ритуальный танец, внутри которого пряталась еще дюжина «тайных» танцев: отдельно для ступней ног, кистей рук, живота, бедер, высунутого языка, покрытого татуировкой. Вместе все это складывалось в завораживающую композицию со сложным ритмическим рисунком, не давая отвести взгляд, притягивая, засасывая…
Обычные штучки местных.
Тарталья не зря смотрел в сторону: пляски хитроумных вудунов обладали гипнотическим действием. После них наивный турист, опомнившись, искренне изумлялся: что на него нашло? С чего бы это он выложил за сомнительную безделушку, стакан кислого пива или короткую поездку в тряском аэромобе такие большие деньги? Да еще радовался как ребенок, в ладоши хлопал…
— Тридцать пять, из почтения к великому бвана!
— Двадцать один. Скоро монорельс, а торг с тобой скрашивает мне минуты ожидания.