Кукушка на суку. Акт четвёртый
Шрифт:
– Хочу. Но в данном случае ты всё равно не прав.
– В чём я не прав?
– Ты отталкиваешь меня, а твоя Жанночка ложится каждую ночь в кровать с другим. Ты ей верен, как последний обалдуй, а она плевала на тебя. Разве это любовь?
Так. Меня это уже достало. Опять она про Жанну. Про Жанну. Я буквально вцепился в Виолу:
– Говори, давай!
– Чего?
– Кто тебе рассказал про Жанну?
– Поцелуй, тогда скажу!
– А если я тебя ударю?
– Если ударишь, то никогда не услышишь ответа на свой вопрос.
Женщины, женщины! Чтобы вас понять, надо
– Хорошо, чёрт с тобой! Не буду допытываться. Мне от твоей информации ни холодно, ни жарко. Ты успокоилась?
– Допустим. И что?
– Я хочу рассказать тебе одну жизненную историю, чтобы провести параллель с твоим поведением. Давай присядем. Дать тебе водички?
– Дай, – смиренно кивнула Ви.
Я принёс в баклажке воды и дал ей напиться.
– Извини, но ты можешь одеться?
– Тебя заклинило? Не хочешь – не смотри. Я что, солнце заслоняю?
Я улыбнулся:
– Нет, но есть опасность, что ты снова на меня набросишься.
– Больно надо унижаться. Ну вот почему ко мне липнут одни уроды, – не дождавшись моего ответа, она примирительно сказала: – Ладно, рассказывай свою притчу.
Она оделась. Так-то лучше.
Хотя это никакая не притча, но мне хотелось высказаться:
– Как говорил мой отец: «Все кошки делятся на два класса: вездесущие и калоссальные». Одни везде писают, а другие ещё и какают. Но в нашей семье как-кто появилась киска Ириска, которая была душессальной. Не в «душу», а в «душе». Как только забывали закрыть душевую кабинку, она сразу туда. Раз-два и готово: и то, и другое. Как только не отучали! Брызгали всякими привлекающими и отталкивающими жидкостями, били, гладили, тыкали носом. Ничего не помогало. Лотков накупили – в каждом углу по лотку, а то и по два. Ходи в лоток, не хочу. И песочек пробовали, и наполнители разные. И бумажки, и тряпочки стелили. Ни в какую. Хочу в кабинку – и всё! Закроешь ванную комнату – сядет возле двери и будет орать до последнего. Если перетерпишь её нытьё – нагадит рядом с лотком, но не в него. Не мытьём, так катаньем. Ещё вернее: не саньём, так каканьем, но Ириска добилась своего.
– К чему ты мне это рассказываешь? – пожала плечами Ви.
– Ириска – девочка. Вас, женщин, объединяет вечное желание – стоять на своём. Вот хочется вам и ради этого вы готовы на всё: даже рисковать своим здоровьем. Только: вынь да положь. Сдохну, но добьюсь своего. Но ради чего всё это? Ради чего? На все мои доводы тебе откровенно плевать. И ты называешь всё это любовью? Ты упёрлась. Тебе хочется добиться своего. Но в конечном итоге, тебе очень хочется, чтобы я низко пал и изменил сам себе.
– Как это – «сам себе»?
– Так. Не притворяйся дурой. Ты поняла о чём я. Это не любовь! У тебя бзик, каприз, эгоизм. Тебе проще. Тебе некого и нечего терять. Так, почему бы не потрахаться? Хорошо же! А мне есть! Есть что терять. И в результате получится, что я сам себя изнутри дёгтем вымажу и буду до самых последних дней костить последними словами и ненавидеть. Да – ненавидеть. Но я этого не хочу. Не нужна мне интрижка. Да! – я уже орал во весь голос. – Ничего святого говорите нет? Есть только
Я сделал неприличный жест, ударив кулаком по локтевому суставу второй руки, и удалился.
После этого жаркого разговора мы опять разбежались в разные стороны и старались друг друга в упор не видеть.
Эпизод сороковой
Аленький цветочек
Дни тянулись нудной однообразной цепью, мало чем отличаясь друг от друга. Каждый новый день – «день сурка» на «острове сурка». Прошло уже полтора месяца, как мы оказались в этом проклятом богом месте. Но в один прекрасный день, хотя я бы его так не назвал, монотонность нашего пребывания разрушилась навсегда.
Признаки надвигающихся событий стали проявляться незадолго до этого. Возвращаясь с рыбалки, я стал заставать Виолу в прекрасном расположении духа. Можно даже сказать: выглядела она вполне счастливой. Это меня и напрягало. С загадочной улыбкой на лице девушка бросала в мою сторону ласковые, нежные взгляды. То ли совсем башка поехала, то ли это новый план, как меня захомутать. Вскоре я склонился ко второму. В один из дней она спросила:
– И что дальше?
– Будем продолжать ждать, как прежде.
– Я не об этом. Что значат все эти твои подарки?
Она прислонила к груди собранные в кучку кулачки и только теперь я увидел кувшинку, висящую на её шее. Так поступают девочки. Они каким-то чудесным образом расщепляют стебель кувшинки на две полоски и получаются бусы с ярким цветком на конце. Я удивился:
– Это что?
– Цветок.
– Откуда?
– Оттуда, откуда ты принёс и предыдущие букеты.
– Я?
– Ой, Лемешев, ты не умеешь врать.
– Зачем мне врать?
– Тогда не таскай мне больше свои поганые цветы.
Она психанула, сдёрнула с шеи бусы и швырнула мне в лицо. Больно не было. Но осталось недоумение: что всё это значит и где она сорвала кувшинку?
Прошло ещё несколько дней, странных дней. Время от времени я ловил на себе непонятные взгляды Ви. Она смотрела то с любовью, то с презрением, то просто с любопытством.
В тот день улов был небольшим, и я вернулся с рыбалки недовольным собой. Но разговор не об этом. Виола сидела на песке, слава богу в костюме, если его ещё можно было так называть, и уплетала за обе щёки арбуз. Вокруг неё валялись многочисленные корки, но рядом на песке призывно сияла яркой краснотой нетронутая половина этой гигантской ягоды. Тут же лежал большой кухонный нож. Сказать, что я удивился – значит ничего не сказать:
– Ты где это всё раздобыла?
– Ладно прикидываться. Сам мне это расскажи.
– Я?
– А то, кто? Здесь ещё кто-то есть?
Я не удержался, отрезал большой кусман и впился в него зубами: у-у-у…
– Супер! Так, где ты его взяла?
– Я его взяла там, где ты его оставил – возле палатки.
– Я ничего не оставлял.
– Лемешев, хватит мне лапшу на уши вешать.
Я прекратил упиваться арбузом. Что-то здесь не так.
– Погоди, говоришь, арбуз лежал возле шалаша? А ты где была?