Кукушка
Шрифт:
Фриц лежал, полузакрыв глаза, слушал речи своего нанимателя и задумчиво наблюдал за проплывающими мимо деревеньками, полями и корявым редколесьем. Слушать было забавно, а вот смотреть по сторонам — не очень. Гораздо больше его увлекало, как двое лодочников (их звали Ян и Юстас) споро, слаженно орудуют шестами. «Жанетта» шла вниз по течению, тягловые лошади не требовались, но и отдавать свой чёлн на волю волн канальщики не очень-то рвались. Ветер был попутным, на единственной столбовой мачте лихтера подняли парус, но бездельем по-прежнему не пахло: обоим приходилось всё время трудиться, направляя барку, чтобы та держалась середины канала, где поглубже. Фрицу всё в них нравилось: их красные колпаки и крепкие нагие спины, мокрые от пота, их ловкие, уверенные жесты и движения, их ругань и сальные шуточки, которыми они перебрасывались с командами встречных барок и плотов; их предостерегающие возгласы: «Йосс!», «Скуп!», «Топляк!», «Кпуф!» или «Ой-оп!», которыми парни давали знать, с какого борта надо подтолкнуть, или что навстречу движется баржа и надо срочно принять вправо, или что что-то упало за борт — у них, как и у моряков, была своя система знаков и сигнальных словечек, а уж по части ругани баржевики и вовсе считались непревзойденными мастерами. Фриц находил это дело очень увлекательным. На какое-то время ему даже захотелось стать таким же, носить красный колпак или шляпу лоцмана, непринуждённо, с ловкостью орудовать шестом, махать руками девушкам на берегу и скалить зубы экипажам встречных лодок. Но скоро солнце припекло, его сморила лень, и теперь Фриц просто лежал, сонно смежив веки и изредка вставая, чтоб передать бородачу буравчик или штихель.
— А много у вас кукол, Баас Карл? — спросил он, чтоб хоть как-то поддержать разговор.
Господин Карл Барба поправил очки, с неудовольствием заметил множество застрявших в бороде стружек и вытряхнул их.
— Не очень много, Фриц. Не очень, si. Но мне хватает.
Он отложил заготовку, встал, с усилием откинул крышку самого большого сундука, перегнулся через его край и с головой зарылся в ворох тряпок, долженствующих, вероятно, изображать собою декорации. В солнечных лучах заклубилась пыль. Заинтригованный, Фриц приподнялся на локтях и теперь наблюдал. Наконец Барба вынырнул наружу. В руках его был белый бесформенный ком, из которого торчали какие-то палки.
— Обычно я не даю больших представлений, — сказал он, отдуваясь и вытирая пот. — Управляться с ниточными куклами без помощников сложновато, больше чем с двумя я не справляюсь, разве только примостить одну заранее где-нибудь в уголке сцены. Но я исповедую жанр «commedia dell'arte» — «комедию масок», а там не требуется много действующих лиц.
— Комедию масок? — повторил Фриц. — А что это?
— Ты ни разу её не видел? Её придумали в Италии, но и у вас играют часто. Странно, что ты её не видел. А впрочем, да — ты же немец… В ней нет готовых персонажей, только маски с именами, как актёры. Есть много готовых пьес, которые они разыгрывают меж собой, но обычно я придумываю их по ходу дела: никогда не знаешь, чего народу захочется. Обычно их играют настоящие живые люди, но у меня дома, на Сицилии, это театр марионеток. Смотри, я тебе сейчас покажу.
И он развернул свёрток, на поверку оказавшийся грустной куклой в белом балахоне с большим плоёным воротником и в чёрной шапочке, сидевшей на затылке, как ореховая плюска. Господин Карл осторожно уложил куклу на палубу, засунул бороду в карман, залез с ногами на сундук, чтоб растянуть на нужную длину марионеточные нити, взял в одну руку крестовину, а в другую — перекладину и… кукла ожила! Фриц заворожено наблюдал, как она поднимает голову, медленно встаёт и смотрит вверх, а после обращает к нему белое лицо с рисованной слезой под правым глазом.
— Вот видишь? — сказал бородач, преловко двигая верёвками и палочками. — Видишь, si? Его зовут Пьеро.
— Почему он такой грустный? — спросил Фриц.
— О, это грустная история, мой мальчик. Si, очень грустная. От него ушла невеста.
Кукла как-то разом сникла и закрыла лицо рукавами широкой рубахи. Затряслась в рыданиях. Нити, тянущиеся к рукам, ногам и голове, были почти незаметны, и всё происходящее походило на какое-то волшебство.
— Она пропала. Изменила. Убежала от него. Ушла к другому, si. Он ничего не ест, страдает и пишет стихи.
— А к кому она ушла?
— А! — Господин Карл отложил белую куклу, спрыгнул с сундука, откинул крышку и извлёк наружу нечто яркое, цветастое, с бубенчиком на колпаке и с ухмыляющейся рожицей. Опять залез наверх, расправил нити и явил новую куклу во всей красе.
— Это Арлекин! — объявил он.
Раскрашенная кукла ухарски притопнула ногой и закружилась в пляске, помахала мальчику рукой и показала «нос». Фриц не удержался и хихикнул.
— Он слуга и озорник, бездельник и дурак, хитрец и забияка, он часто поколачивает остальных, особенно Пьеро. Si, где драка, там ищи его! Где он, там плутни и проделки.
— Это к нему и ушла невеста Пьеро?
— Scuzi? A, si. Её зовут Коломбина. Вот она. — Он снова слазил в ящик и достал оттуда куклу-девочку в цветастой юбке, тотчас выдавшую пару па жеманного затейливого танца и пославшую мальчишке воздушный поцелуй.
— А ещё кто есть?
— О, много кто. — Карл-баас опустил марионеточные крестовины и устало сел на крышку сундука. Извлёк из кармана бороду, потом — носовой платок, вытер пот и в обратном порядке засунул их обратно. — Я не стану сейчас всех доставать и показывать: ты их всё равно потом увидишь. Есть Панталоне, старый купец, он глупый и жадный, его все обманывают. Ещё есть его слуга Бригелла, он друг Пьеро и Арлекина. А Скапино, или же Скапен — хитрец и ловкий плут. Есть Доктор — болтун и шарлатан, а есть Тарталья — он учёный и педант… А есть ещё Капитан — такой трусливый пьяница со шпагой, а ещё Октавио, Лусинда… И ещё есть Пульчинелла, здесь его зовут Полишинель. Как раз его-то, — он кивнул на нож и заготовку, — я сейчас и вырезаю.
— Разве его у вас до того не было?
— О, его вместе с Капитаном как раз конфисковал у меня настоящий капитан городской стражи, когда мы в последний раз давали представление. Тогда, кстати, мне пробили барабан, а моего слугу изрядным образом поколотили. Видно, после этого он и решил, что с него хватит, и при первой же возможности дал дёру… Вот я и делаю нового.
— Слугу?
— Полишинеля!
Фриц заметил, что хозяин начинает сердиться, и поспешил исправить положение, хотя про себя решил попозже выяснить, за что такое их поколотили стражники,
— Ох, вы так здорово с ними управляетесь. Честное слово! Я даже как-то забыл, что это вы там, наверху, ими шевелите. Они у вас… будто сами двигались.
Бородач усмехнулся:
— Ах, друг мой Фрицо! Любое искусство полно тайн. Ты сам не подозреваешь, как ты близок к истине. У каждой куклы есть Гашта — душа. У каждой есть характер и свои замашки. Не поверишь, — тут Карл-баас огляделся, наклонился к Фридриху поближе и, понизив голос до заговорщицкого шёпота, проговорил из-под руки: — Ты не поверишь, но иногда мне самому кажется, что мои куклы… живые!
И в этот момент в сундуке кто-то чихнул. Фриц вздрогнул. Кукольник тоже вздрогнул и изумлённо вытаращился на него. Глаза его за стёклами очков стали круглыми и неправдоподобно огромными.
— Будь здоров… — несколько неуверенно сказал он. — Спасибо, Баас Карл, — слегка дрогнувшим голосом поблагодарил его Фриц, — только я не чихал. То есть как — не чихал? — удивился он, — Я же только что слышал, как кто-то чихнул!
— Я тоже слышал, Баас Карл, но это был точно не я!
— Как — не ты? Уж не хочешь ли ты сказать, что это я сам чихнул и не заметил, как чихнул?