Кулаки пустыни
Шрифт:
Остановись, мгновенье! Вернитесь назад, года! Вот он, Кирби Карнес. Бронзовокожий варвар из пустыни, обладающий ловкостью пантеры и всеразрушающей яростью песчаной бури.
Кирби Карнес был любимым творением Джона Рейнольдса, в которое он вложил все свое мастерство, весь свой опыт. Великие тени прошлого ступали по рингу бок о бок с Карнесом. Тени тех дней, когда бокс был искусством, а не шоу-бизнесом.
Вынырнув из ниоткуда, Карнес сверкающим метеором пронесся по спортивному небосклону. Журналисты писали, что он не просто дерется, но сражается за победу в высоком смысле этого слова. В то время как чемпионы-тяжеловесы изображали на публике этаких бродвейских попрыгуний, Карнес, не рисуясь, тяжело, потом и кровью пробивал себе дорогу по крутой, шаткой лестнице спортивных успехов.
Его больше не называли железным человеком — не потому, что он утратил свою фантастическую выносливость, нет. Просто в бою он уже не зависел только от нее — единственного козыря железного бойца. Под руководством Джона Рейнольдса он стал настоящим боксером. Непредсказуемый, как само проведение, быстрый, как дикая кошка, с кулаками, словно начиненными взрывчаткой, Кирби Карнес был тем бойцом, о котором менеджеры мечтали, пожалуй, со времен Джема Фичча.
За год, прошедший после победы над Миллером, Карнес поднялся почти на самый верх лестницы, разрушил все устоявшиеся представления о рангах. Восемнадцать боев — восемнадцать побед — восемнадцать нокаутов, из которых ни один нокаут не был договорным или подставным! Теперь лишь один человек стоял между ним и званием чемпиона — легендарный гондурасец Лопес. Не блещущий острым умом, он был силен, как буйвол, а его правая рука напоминала булаву средневекового рыцаря — и по силе удара, и по виду. Пока Карнес переезжал из города в город Западного побережья, одерживая победу за победой, Лопес на востоке превращал в отбивные соперника за соперником.
Встреча этих двоих была неминуема. Лучше всех создавшуюся ситуацию обрисовал Лундгрен — известный в спортивных изданиях карикатурист. Он изобразил Карнеса и Лопеса стоящими на груде тел поверженных соперников и свирепо разглядывающими друг друга с противоположных концов континента.
Их встречу, пожалуй, можно было назвать матчем на звание чемпиона. Ведь после этого боя с победителем должен встретиться официальный чемпион, но всем было ясно, что любой из двух претендентов запросто выиграет у чемпиона, который с тех пор, как завоевал титул, переместил свои тренировки в ночные клубы и дорогие рестораны.
Крупнейшие боксерские клубы Чикаго и Нью-Йорка дрались за право проведения этого матча. Но предпочтение было отдано куда более скромной «Золотой перчатке». Так Рейнольдс расплатился с Хопкинсом за оказанную когда-то услугу.
Газеты наперебой кричали о предстоящем матче. И где-то в пыльных переулках, прилегающих к Барбари-стрит, кое-кто из посетителей боксерского клуба грустно вздыхал, вспоминая «льва пустыни», и шептался о чем-то с соседом, склонив голову над очередным номером «Спортивного обозрения».
5
Наступил вечер поединка. Боксеры прошли окончательное взвешивание, результаты которого были занесены в протокол: Карнес — 196 фунтов, Лопес — 210. Врачи пришли к единодушному выводу: оба в отличной форме.
Теперь, когда все организационные волнения остались позади, Карнес устроился в дальней, пустынной комнате отдыха, сел почитать книжку. Несмотря на то что денег у него и у Рейнольдса было достаточно, запросы их оставались весьма скромными. Кирби по-прежнему тренировался в простеньком зале в нескольких кварталах от «Золотой перчатки». И он очень любил несколько часов перед поединком побыть в одиночестве, почитать, подумать о своем. Секунданты и ассистенты охраняли дальние подступы к его крепости от натиска журналистов и вездесущих болельщиков-фанатов. Вот-вот из клуба должен был вернуться Рейнольдс и занять пост непосредственно перед комнатой Кирби.
В заднюю дверь неожиданно постучали.
— Войдите, — сказал Карнес, нахмурившись: это явно не Рейнольдс.
В комнату неуверенно вошел худенький юркий человек в дешевом, безвкусном костюме. Карнес молча уставился на него, пережидая, пока схлынут воспоминания о самом тяжелом, самом омерзительном периоде его жизни.
— Ну, — сказал он наконец, — и что тебе от меня нужно?
Эл Лайман облизнул губы. Он был мертвенно-бледен.
— Меня прислал Большой Джон Линч, — пробормотал он.
— И что?
— Они захватили Рейнольдса! — выпалил Лайман. — Они схватили его на улице… примерно час назад.
— Что?!
— Подожди, Кирби! Только не бей! — взмолился Лайман, отскакивая от вскочившего Карнеса. — Это не я придумал. Я вообще был против. Линч заставил меня. Он как с цепи сорвался в последнее время. Заикнись я, и он бы прикончил меня. Линч поставил кучу денег на Лопеса. Еще больше поставили другие люди — те, на кого он работает, кто планирует миллионные ставки на бой Лопеса с нынешним чемпионом. Так вот, Линч передает тебе, что ты должен лечь в пятом раунде, или они вышибут из Рейнольдса дух. И они это сделают, Кирби, я не сомневаюсь. Если ты обратишься к легавым, они его все равно убьют. А если ты послушаешься, Рейнольдса отпустят живым и невредимым сразу после матча.
Карнес остолбенел. На него пахнуло зловонным дыханием прошлого. Далекого, но не забытого. Память Кирби была памятью пустыни, закон которой ничего не прощает и ни о чем не забывает. Только ради Джона он отмел прочь мысли о мести. Ярость настолько глубоко проникла в душу Карнеса, что он едва сумел сохранить спокойствие на лице, во взгляде и голосе.
— Могу я лично побеседовать с Линчем?
— Разумеется, — кивнул Лайман. — Линч сказал, что ты можешь прийти — один. Он так и подумал, что ты захочешь поговорить. Только умоляю, Кирби, не держи на меня зла. Я даже не знаю, где они схватили Рейнольдса и где его держат. Честно, не знаю. Пойдем. Моя машина за углом.
Темными улицами и глухими переулками они добрались до того самого тупика, где в подпольной распивочной ошивался Линч, где пуля продырявила ногу Рейнольдса. Кулаки Карнеса сжались с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Молча он проследовал за Лайманом в темную прихожую, а затем в комнату.
Большой Джон сидел за столом, мрачный, как прежде толстый, с неизменной сигарой в зубах. За его спиной стоял Сорелли — рука в кармане пальто. Липкой от пота ладонью Лайман провел по лбу и срывающимся голосом произнес:
— Вот он, Джон.
— Сам вижу, кретин! — рявкнул Линч. — Запри дверь!
— Где Рейнольдс? — сухо спросил Карнес.
— А что, не видишь старика? — криво усмехнулся Линч.
Карнес отрицательно помотал головой, одновременно внимательно оглядывая помещение. Его взгляд остановился на ковре, на котором стояло кресло Большого Джона.
— Он там, где никакая полиция его искать не будет. — Большой Джон опять усмехнулся и ткнул сигарой в сторону Карнеса. — И, пожалуйста, Кирби, без глупостей. Итак, Лайман передал тебе наши условия. Ты их принимаешь?