Куликовская битва. Поле Куликово
Шрифт:
– Я великий Московский князь Димитрий, ты хотел видеть меня?
Толмач переводил, князь пытался поймать взгляд умирающего.
– Зачем отец прислал тебя, говори!..
При последнем слове глаза Иргиза прояснились, он смотрел в лицо князя.
– Я Димитрий. Говори.
Губы умирающего выдавили какое-то слово вместе с розовым пузырем, толмач наклонился, долго слушал, потом выпрямился, виновато посмотрел на государя.
– Ничего не пойму. Слова какие-то…
– Ну-Ка, ну-ка?
– Сто и пятьдесят тысяч… Поздно
Димитрий переглянулся с Боброком.
– Спроси: правда ли Есутай хочет прийти к нам?
Толмач несколько раз повторил вопрос, опять долго слушал, отер мокрый лоб, развел руками:
– Держи войско до весны… Ясак не поможет… Девочку звали Тамар…
Иргиз сомкнул веки. Он выполнил волю отца и умер. Без стона, без вздоха. Только розоватая пена перестала пузыриться в уголках губ да веки перестали вздрагивать.
– Что могут натворить два дурака!
– воскликнул Димитрий.
– Только ли дурость тут?
– холодно спросил князь Владимир.
– Я подумал о том же, - кивнул Боброк.
– Почему его не хотели к тебе доставить? И парня-толмача случайно ли убили?
– Не верится, чтобы Бастрык предал, - покачал головой Димитрий.
– Хотя ведь трем господам служил, поди узнай, кому больше врал? Что-то тут есть. Всех, кто в деле сем замешан, - и Фому, и девку, и стражников - доставьте ко мне.
– Может, нам через татар оставшихся с Есутаем связаться?
– предложил Боброк.
– Ах, Дмитрий Михалыч! Кабы Есутай правда к нам собирался, сын о том первее всего сказал бы. Теперь темника и вовсе ждать не приходится - как оправдаемся?
– Да, - вздохнул Бренк, - тайна сия, видно, умерла с этим десятником. А ведь каково на Орду подействовало бы, стань Есутай под наши знамена даже с малым отрядом!
– Кто эта "девочка Тамар"?
– Одну Тамар знаю, - ответил Бренк.
– Дочь Кастрюка, полонянка, с матерью живет у меня в вотчине. Не его ли невеста? У них рано сговаривают.
– Проверь. Коли подтвердится, отпусти с матерью на волю. Жених выкупил ее своей смертью.
Сначала Димитрий вызвал к себе оставшихся ордынцев. Они угрюмо выслушали о смерти начальника и о том, что князь отпускает их, возвращает имущество и дает от себя награды, а также пропускную грамоту. Спросил, куда намерены пойти. Молодой воин, заменивший десятника, ответил:
– Назад нам дороги нет. Где теперь Есутай, мы не ведаем. Все знал десятник Иргиз, но ему велено было говорить лишь тебе. Есть ли наши соплеменники в твоем войске?
– Есть, при лошадях, - подсказал Боброк.
– Однако я слышал, что собирается воинский отряд из охотников-татар.
– Приставь и нас пока к лошадям. Надо нам оглядеться. Может, потом попросимся воинами. Мы теперь вольные люди.
Димитрий отпустил ордынцев, одного за другими допросил стражников, и в их ответах появилась икона, упомянутая вскользь. Бренк, однако, сразу насторожился, велел описать образ и оклад. Когда стражников отпустили, раздумчиво заметил:
– Пропали Бастрык да икона, даже золото и серебро эти разбойники вернули, кроме двух рублей пропитых.
– Можно только гадать, что за "стекляшки" в окладе иконы пропавшей, - добавил Владимир.
– Не думаю, штоб Есутай послал нам в дар простой образ.
– Кто сочтет редкости и святыни, кои утащили татары с нашей земли да размытарили по белу свету? Та икона, может, боярской вотчины стоит.
– Всего вернее, - заметил Димитрий, - ей цены нет. Ты, Бренк, скажи епископу, чтоб он передал всем отцам церкви: где бы ни вынырнул бывший новгородский купец и тиун рязанского князя Федька Бастрык, за ним, возможно, тянется редкая икона. И где бы ни объявилась редкая икона, за ней может скрываться сей Бастрык.
– Ныне же передам, государь.
Теперь Бастрык не мог бы чувствовать себя спокойно ни в одном уголке русской земли, ибо церковь имела глаза, уши и руки от Половецкого поля до печорской тайги. В XIV веке еще опасно было красть то, что принадлежало государству и церкви.
Дарья не могла прибавить нового к истории появления ордынцев, кроме своего спасения да встречи с отрядом Тупика. Рассказ ее тронул князей, они выспросили многие подробности. Насмелясь, Дарья сама спросила, не слышно ли чего о боярине Василии Тупике? Димитрий глянул пристально, ничем не выдал себя, ответил:
– Ждем.
Дарья вздохнула, поднялась. Князья проводили ее молчаливыми взглядами. Когда затворилась дверь, Мещерский сказал:
– Позавчера мне из воинской сторожи докладывали: бабу молодую задержали - в Орду шла. Зачем, мол, идешь? Говорит, мужа татары утащили, воином он был, из местных. Так она выкупить его собралась. А на какие шиши? Слыхала, говорит, - бабы в Орде дороже мужиков, так себя, мол, продам, а его выкуплю.
Димитрий грустно улыбнулся:
– Скажи этой длиннокосой, что Васька в полону, - тоже небось выкупать побежит. Успел бы наш гонец… Успеет, так, видно, придется после похода давать Ваське поместье в кормление. Заслужил.
Долгое молчание нарушил Бренк:
– Государь, Авдей-то ждет.
У Димитрия было правило: тех, кого считал виноватее других, допрашивать последними.
– Зови. Да и Фому тоже…
Тысяцкого бояре вроде и не заметили - взгляды приковал легендарный атаман, которого каждый из присутствующих пытался когда-либо ловить. Война с Ордой поставила в одни ряды бывших колодников и святых отцов, нищих холопов и блестящих бояр, но Фома и теперь оставался Фомой. Едва он снял шапку, у многих вырвался возглас изумления: перед воеводами стоял остроглазый странник, которого они не раз встречали в Московском кремле. С не меньшим изумлением смотрели на государя: что бы ни толковали в народе о тайной связи Димитрия с добрым разбойником, бояре тому не хотели верить. Димитрий и Бренк усмешливо переглянулись.