Культурист
Шрифт:
– Я в курсе, – угрюмо бросил Влад. – Это только цветочки.
– Надеюсь, пока армия здесь стоит, Карабах и Тбилиси не повторятся, – вздохнула Вера Ивановна.
– Это навряд ли, – заверил Невский. – «Гансы» – не чурки. Кишка тонка. Договорятся как-нибудь с Москвой. По-тихому.
– Дай бог, – согласилась Вера Ивановна. – Дай бог...
О разгуле националистических настроений в республиках Балтии, минувшей весной дружно объявивших о выходе из состава СССР, во взводе не знал только даун. Да и письма от мамы, с подробным описанием всех рижских новостей, Невский получал почти каждую неделю. Хотя сам писал редко. Мать до сих пор была уверена, что Влад служит не в морпехах, с оружием в руках, а в тихом мирном рембате. Электриком-кабельщиком. Сообразив, куда он угодил, Невский решил, что так будет лучше. И фотографий, запечатлевших его в красивой морпеховской форме, единственный из всего взвода, домой не высылал. Видимо, в этом плане он действительно был похож на умирающую в Ленинграде бабушку Наталью Львовну Орлову, урожденную Ягужинскую. А правду мама узнает – через неделю. Ведь ему в любом случае придется слетать в Ригу, для того чтобы в положенный
– Мам, я не могу больше говорить, – оглянувшись на Тараса, отчаянно жестикулирующего возле открытого окна, торопливо сказал Влад. – Я завтра вечером позвоню тебе, как только доберусь до бабушки, – пообещал он. – Пока, мам!
– До свидания, сынок, – Вера Ивановна повесила трубку. А Невский, вслед за последним, остававшимся стоять на шухере, «подельником» (остальные, сделав дело, смылись в казарму) метнулся наружу из кабинета командира, не забыв аккуратно прикрыть за собой оконную раму. Так, чтобы Батя не сразу обнаружил, что в его отсутствие здесь были незваные гости.
...Утро выдалось на редкость теплым и ясным для середины ноября в Заполярье. Температура чуть ниже нуля. Низкое оранжевое солнце ярко светило из-за нависающей сопки. Полное отсутствие снега. На плацу перед казармой, где выстроился весь взвод – за исключением тех, кто не стоял в карауле, – серебрился в косых солнечных лучах голубой иней. Голос Бати, слегка отраженный гранитным камнем сопки, а оттого дробящийся, звучал в прозрачном неподвижном воздухе звонко и отчетливо. Зачитав приказ, майор Калганов взял протянутый замполитом второй документ и стал вызывать из строя тех, кому «за успехи в боевой и политической подготовке и в связи с увольнением в запас» были присуждены очередные воинские звания. Из пятнадцати одетых в сверкающую, идеально подогнанную и отутюженную парадную форму дембелей новые погоны получили двенадцать. В том числе и командир первого отделения Невский. Теперь в его военном билете вместе с отметкой об увольнении стояла запись: «главстаршина». Это было максимальное звание, предусмотренное уставом для морпеха-срочника. Таких «прогибов» среди дембелей оказалось двое: Влад и Микола Трохименко из Ивано-Франковска – комсорг, почтальон и главный взводный стукач. Каким-то чудом ни разу не попавший под заслуженную «пацанскую раздачу».
Получив военные билеты, погоны, характеристику и расписавшись в журнале за конверт с деньгами, пятнадцать дембелей распихали все это добро по карманам, образовали четыре шеренги и, чеканя шаг, под звуки марша торжественно прошли «коробочкой» перед стоявшими у входа в штаб замполитом и старшиной. Следом прошлепали все остальные. Короткий плац кончился, затихла и музыка. А вместе с ними завершилась и двухгодичная служба Невского в Краснознаменном Северном флоте. По заранее имеющейся договоренности все новоиспеченные «гражданские» сразу после развода собрались в Ленинской комнате, закрыли за собой дверь и быстро распили там две бутылки водки, закусив дольками яблока. После чего окончательно почувствовали себя свободными. Влад – а с ним еще двое ребят, Индеец из Питера и Крот из Новгорода – пожали руки остающимся и покинули расположение взвода, направляясь в поселок Роста, откуда ходил автобус до центра города. Там заскочили в авиакассы, где Невский без проблем поменял билет, зашли в популярный среди местных ресторанчик «Дары моря», а потом – после жареной трески с пивом – поехали на такси в аэропорт «Мурмаши». В пять часов вечера все трое уже спускались по трапу самолета, полной грудью вдыхая совершенно иной, чем в Мурманске, балтийский воздух величественного Ленинграда. Борьку Крота, как оказалось, в «Пулково» уже ждали родители, приехавшие из Новгорода на почти антикварном «Москвиче». Добрые и бесхитростные провинциалы с радостью согласились сделать небольшой крюк и подкинуть сослуживцев сына до ближайшей станции метро. Вышли на Московском проспекте. Спустились по эскалатору на платформу.
– Тебе куда? – стискивая ладонь Невского, спросил вечно смуглый Антоха Индеец. – Мне на окраину, в Рыбацкое.
– Мне тоже к черту на кулички. Только в другую сторону. Таллинское шоссе. Поселок Горелово.
– Знаю, – кивнул Индеец. – Дыра. Цыганский анклав.
– Это в частном секторе, – улыбнулся Влад. – Там еще микрорайон «для белых» есть, с пятиэтажками. Бабушка у меня там.
– Ясно, – пробормотал Индеец и подмигнул проходившим мимо симпатичным девчонкам, с интересом разглядывавшим их с Невским парадный морпеховский прикид. А посмотреть действительно было на что: оба так и светились от обилия значков и прочих притягивающих взгляд сияющих неуставных «маклачек». – Тогда бывай... рижанин-парижанин! Запиши мой телефон, на всякий случай. Мало ли какие дела.
– Я запомню, – заверил Влад. Индеец продиктовал номер, хлопнул Невского на прощанье по плечу и нырнул в закрывающиеся двери вагона. Влад взглянул на часы, подвел минутную стрелку своего «Полета» – подарок командования ко Дню Флота – и перешел на другую сторону платформы. Доехав до Автова, пересел в автобус, который за полчаса довез его до окраины Ленинграда. До некогда выстроенного прямо в чистом поле, у трассы, крохотного микрорайона, состоящего из школы, двух магазинов, нескольких неказистых «хрущевок» и большого пруда, где еще каких-то пять лет назад водились даже лини и щуки, а сейчас плавали по свинцовой, в радужных бензиновых разводах, серой поверхности только обрывки газет, пенопласт, пластиковые пакеты и прочий мусор. Невский увидел, что за время его двухлетнего отсутствия рядом с «хрущевками», за микрорайоном, снесли две улицы с хибарами и возвели дюжину панельных девятиэтажек. Население микрорайона увеличилось, судя по домам, примерно втрое, и все пространство вокруг, включая пруд, уже мало походило на ту тихую, намертво застывшую в памяти Влада провинциальную идиллию, по недоразумению вписанную в черту мегаполиса, а больше напоминало неухоженный свинарник. Гоняемый порывами ветра мусор валялся повсюду. Под ногами чавкала грязь, перемешанная с опавшими листьями. Стараясь не измазать новенькую форму и сверкающие ваксой сапоги в этом дерьме, Влад мысленно выругался и перепрыгнул через огромную лужу. Что произошло с городом всего за двадцать четыре месяца, пока он лакировал подошвами сопки Заполярья? Словно Мамай прошел. Гордый и вальяжный Ленинград весь как-то осунулся. Съежился. Облупился и подурнел. Лишь множество кооперативных палаток, торгующих всем чем угодно, от женских трусов, губной помады до музыкальных и видеокассет, презервативов и пособий по технике секса, пестрело повсюду, предлагая истосковавшемуся по «клубничке» и копеечному ширпотребу советскому народу купить себе немного той «сладкой жизни». Впрочем, здесь, на окраине, не было даже палаток. Лишь укутанная в драный платок толстая тетка с испитым брылястым лицом торговала с перевернутого днищем вверх ящика свеклой, самодельными войлочными стельками и... кустарно изданным на газетной бумаге пособием по бодибилдингу, с действующим «Мистером Олимпия» Ли Хейни на обложке! Представить себе подобный натюрморт в этой дыре на окраине было так же невозможно, как купить черную икру в расположенной по соседству булочной. Остановившись, Влад подошел к тетке, не без интереса повертел в руках кооперативный самопал и спросил:
– Сколько стоит?
– Пять рублей, – сплюнув под ноги шелуху от семечек, лениво процедила тетка. И уставилась на Невского так пристально, словно он был не обычным советским дембелем, а инопланетянином. – Отслужил?
– Точно, – кивнул Влад. Достал бумажник, выложил пятерку, спрятал в «дипломат» журнал и собрался уже идти дальше, к виднеющемуся за полянкой дому бабушки, но брылястая тетка неожиданно окликнула:
– Погодь, солдатик. Ты, случаем, не Верки Орловой сын? Больно похож. Глазастенький такой же. И курносый.
– Да, – удивленно оглянулся Влад. – Мою маму зовут... точнее, звали Вера Орлова.
– Померла, что ль? – без малейшего сожаления, сплюнув очередную шелуху под ноги, спросила тетка. – Давно?
– Мама, к счастью, жива и здорова. Просто она уже двадцать один год как не Орлова, а Невская.
– А-а! То-то, я гляжу, похож! – довольно ощерилась тетка. – А я, слышь, до свадьбы была Дуся Скотникова. А щас, значит, Зюзина. С твоей маткой в одной школе училася. В десятом. Ну, как только сюда с Кипени переехала. Помню даже, как матка твоя замуж вышла и уехала сразу в эту... как ее, заразу... Литву, вот!
– В Латвию, – нахмурив брови, после секундной паузы поправил Влад. Вступать с этой умственно отсталой буренкой в полемику ему совершенно не хотелось. Но больно резануло слух словцо «зараза», по отношению к Прибалтике. Латышей Невский, честно говоря, сам недолюбливал, считая заторможенных «Гансов» заносчивыми лицемерами, никогда не говорящими правду в лицо. Но одно дело думать так самому, и совсем другое – услышать то же самое из уст никогда не ездившей дальше Красного Села краснорожей сельской бабы. С шелухой от семечек, повисшей на губах. Так и подмывало сказать: «Чья бы корова мычала. Научись хотя бы для начала на асфальт не плевать и по-русски говорить правильно!
– Я передам маме, что встретил вас, – проговорил Влад. – До свидания. Спасибо за журнал.
– Как вообще жисть в фашистии вашей?! Отделилися, шкуры, слыхала! – уже вдогонку крикнула тетка. Громко так рявкнула, по-деревенски, не стесняясь. Кое-кто из спешащих к микрорайону со стороны остановки прохожих даже обернулся. Но почему-то не на горлопанящую толстуху, а на Влада.
– Жизнь – как в Париже, – процедил через плечо Невский и ускорил шаг.
По узенькой, раскисшей и скользкой от палых листьев дорожке он пересек двор, вошел в до боли знакомый с детских соплей подъезд. И нос к носу столкнулся на пороге с выходящим оттуда покачивающимся, заросшим трехдневной щетиной расхристанным мужиком, на ходу застегивавшим ширинку. Машинально бросив взгляд под ноги, Невский увидел растекающуюся по щербатому бетону лужу. Ах ты, падла! Резко развернувшись, он сгреб алкаша за воротник куртки и дернул того с такой силой, что тот бильярдным шаром улетел назад в подъезд, с грохотом ударился плечом о почтовые ящики, едва удержавшись на ногах.