Культурный герой. Владимир Путин в современном российском искусстве
Шрифт:
Главная эмоция, объединившая протестную массу, — отвращение и стыд. По отношению к тому, что происходит в стране, разумеется, но разве, разбирая тексты лучших наших прозаиков, мы не определили: те же самые эмоции — ключ к подробному, но довольно бесплодному самопознанию.
Как говорил т. Сталин, маленький пример. Все главные герои романной четверки испытывают семейные проблемы и кризисы, при этом много, разнообразно и довольно успешно занимаясь сексом. Преуспевают в нем и недосверхчеловек Егор Самоходов, и заурядные вяловатые «сенчинцы»… Или коррупция. Когда пошли разговоры про «Околоноля», журналисты взялись шумно пиарить «роман о коррупции», оценка казалась не просто поверхностной, но
Аналогично с «Немцами». Там коррупция — главная героиня, как Смех в «Ревизоре» Гоголя, как русский язык у Натана Дубовицкого. Ни разу не названная по имени, скрытая под отвлекающими, одомашненными псевдонимами… Но попробуй напиши в рецензии — «Немцы» о коррупции, роман-разоблачение, бич свистящий, меч разящий… И смешно, и стыдно.
Каждого из героев Болотной можно приписать, как к военкомату, к роману из жизни «новых лишних». Кудрин, Касьянов, да тот же Немцов — чем не тереховские немцы? Люди власти самого высокого уровня, вовсе не порвавшие со своим классом (кстати, вот эти льстивые эпитеты в адрес протестной массы родились во многом из стремления самопровозглашенных вождей не рвать со своим классом, но расширить клиентскую базу), знающие все механизмы власти и подробную ее физиологию, они ведь, собственно, и пытаются продать тающий капитал былого статуса. Именно то, что их сделало «лишними». Показательно, что, подобно тереховскому герою, и удалены они (Кудрин, Касьянов, Немцов) были от власти не по идейным, а именно и в широком смысле — семейным соображениям.
Надо сказать, на фоне происходящего в стране, медиа и умах стремительно теряет актуальность финал известного анекдота, когда-то казавшийся снайперским, в сверхдесятку.
«Иван Абрамыч, ты или крест сними, или трусы надень».
Сейчас афоризм выглядит слабеньким — эдакий портвешок. Слишком много подпадающих под него без всякого ущерба для имиджа.
Сам я не так давно говорил про иных протестантов, что они хотят воровать и че-геварить одновременно.
Но и такое наблюдение быстро устаревает, вернее, всем становится ясно, что объединять оба процесса — в порядке вещей, по-другому и быть не может, да уже и не будет.
Чрезвычайно характерен, в несколько ином роде, пример Ксении Собчак. Она, пожалуй, самый заметный персонаж протестной тусовки, но эмоционально принадлежит не к трибунным лидерам, а к общей массе «новых лишних». Есть у нее и собственная фишка во всей этой истории. На мой взгляд, Ксению Анатольевну в диссиденты от глянца направила глубокая психологическая драма: взрослея, она встала перед необходимостью преодоления своего происхождения, окружения, да и карьерных достижений отчасти. (Заметим: весьма принципиальный в «Околоноле» мотив отцеубийства, пусть и чужими руками, тяжкий грех пополам с мафиозной инициацией, принимают на себя и заказчик (Чиф), и исполнитель (Самоходов). Некоторые наблюдатели усмотрели здесь аллюзию на отношения в разных тандемах. Не только «Путин — Ельцин», но и «Путин — Собчак». С вкраплениями Суркова, естественно.).
Трудно говорить о влиянии личной драмы г-жи Собчак на общественную сферу, но на профессиональных достижениях и медийном образе Ксении Анатольевны она отражается вполне позитивно. Золотая молодежь и анфан террибль одновременно, блондинка Ксюша вступает на тернистый путь Анны Ахматовой, а ее «Дом-2» имеет возможность переехать в Фонтанный дом или на легендарную Ордынку.
Как раньше Анна Ахматова Страдала неудержимо, Так сегодня Чулпан Хаматова Стала жертвой режима.Тут надо рассказать: как-то в мой эфир на саратовском «Эхе» дозвонилась тётька, возмущенная тем, что я сравнил Ксению Анатольевну с Анной Андреевной. Тётька в эфире принялась живописать приключения Ксении в ванной (источник — ТВ-передача «Блондинка в шоколаде»), причем интонация из возмущенной постепенно превращалась в игривую.
Продолжу тем не менее настаивать на аналогии. Вот поэт, сказал я на «Эхе», начинавший в Серебряном веке, Жоржик Иванов, из светского зайчика и гламурного бисексуала в эмиграции вырос в мощного трагического русского поэта Георгия Иванова.
Представьте, говорю, что из Ксюши Собчак получится что-то вроде А. А. Ахматовой. Личность она сложная, с некоторым душевным надломом, рефлексиями и т. д. А нынешняя ситуация делает ее всё масштабнее.
Я, грешник, сказал еще тётьке, что и Ахматова в молодости не была праведницей — брак втроем (Артур Лурье и Олечка Глебова-Судейкина; любопытен, кстати, новый тройственный союз, чисто виртуальный, не подумайте дурного, возникший стараниями его фигурантов, Собчак особенно, в массовом сознании: Владимир Путин — Чулпан Хаматова — Ксения Собчак). Да и вообще товарищ Жданов в своей дефиниции «смесь монахини и блудницы» был кое в чем прав.
Имеет смысл обратить внимание и на обостренную реакцию протестной тусовки в отношении к людям, определившимся — волей судьбы, случая, собственных принципов, по причине отсутствия иных вариантов — с местом в этой жизни. Ведь «нового лишнего» определяет не идейная, а географическая — в широком значении («беспокойство, охота к перемене мест») — неустойчивость, вечные метания. И ревность не столько к людям, сколько к освоенным нишам. Потому — прежде всего стилистическое единство обструкции по адресу противоположностей: Путина (третий президентский срок и далее везде), Хаматовой (благотворительность, ложь во имя спасения), Лимонова (пл. Революции).
Я отмечал эту важную и точную деталь: «новые лишние» новой литературы принадлежат медийному цеху. (Ну как старые лишние были сплошь дворянами.) Возможность сговора между писателями полностью исключаю, следовательно, мы имеем дело не только с талантливыми авторами, угадавшими тренд «креативного класса», не только с литературным типом, но и с медицинским фактом. Отмечу вдогонку, что и здесь нет окончательной определенности. Герой «Черной обезьяны» полагает себя прежде всего писателем, а журналистом — уже после, Егор из «Околоноля» запутался в трех соснах бандитизма, пиара и издательской деятельности, персонажи Сенчина и Терехова — коммерсанты и чиновники от журналистики.
Данная тенденция добавила к пушкинским определениям русского бунта эпитет «виртуальный», и он стал определяющим. Все движухи, кроме митингов, происходили в Сети, так бы шло и дальше, если бы, взыскуя «картинки», не подключился телевизор.
Характерная для интернет-войнушек история, связанная как раз и с всеобщей межеумочностью, и с профессиональной неопределенностью. Проблема многих критиков режима в том, что у них не было школы журналистики — «не навреди» и «семь раз отмерь». Сколь угодно агрессивного отношения к объекту, не позволяющего, однако, передергивать и игнорировать фактуру, уважительного отношения к общему движению жизни… Извиняет «нового лишнего» публициста одно: он пишет не для нас, а для себя. Самоутверждается в свой малоплодоносный полтинник…