Культурология: Учебник для вузов
Шрифт:
Еще один ряд проблем связан с вопросом о наглядности научной картины мира. Многие исследователи считают ее обязательным атрибутом образность, наглядность. В связи с этим в литературе встречаются утверждения, что язык картины мира не совпадает с языком теории, приближаясь к языку обыденного опыта. Однако при этом возникают неясности относительно того, входит ли картина мира в собственное содержание теории. Можно считать научную картину мира по гносеологическим функциям промежуточным звеном между философией и естествознанием (подробнее можно прочитать, например, [11], [12])?
Этот вопрос не только теоретический. Те или иные представления о мире, «картина мира», «образ мира» есть у каждого человека. И в соответствии с ним он живет, ориентируется и действует. Именно поэтому понимание того, как складывается научная картина мира, и сама научная картина мира необходимы для человеческого общения.
Почему необходимо знать, что такое наука, каковы закономерности ее развития и возможности? При незнании этого в обществе могут господствовать мифологические построения, так как элементы мифологического сознания, присущие нынешнему веку, переносятся и на науку. Прежде всего – непомерные ожидания, которые сродни ожиданию чуда от деяний богов или героев. Это представление о том, что некие открытия в науке автоматически приведут к эре изобилия и благоденствия. Нереальность и неосуществимость этого рождает столь же нерасчленяемые и неанализируемые нападки на науку как на силу зла, угрожающую людям. Открытие ядерной энергии оценивается только как приближение возможности всеобщей гибели, применение открытий в химии и других науках – как фактор, способствовавший резкому ухудшению экологических характеристик: загрязнению воды, воздуха и земли.
Наука, как ни странно, и сама участвует в мифотворчестве: например, утверждением о том, что истина может быть получена только научными методами. Казалось бы, привычная фраза, не вызывающая сомнений. Но в прежние времена так же была уверена в своем монопольном праве на истину Церковь. Более обоснованной представляется идея о том, что наука не всесильна. Она – лишь один из элементов культуры, мощный по своим возможностям, но ограниченный. Она может ставить и пытается разрешить только определенного рода вопросы, тогда как мир неизмеримо сложнее и богаче. Поэтому какие-то знания о мире идут от науки, а какие-то – из других источников, и в этом нет ничего страшного, а если и страшно, то значит, миф о всесилии науки уже глубоко впитан нашим сознанием.
На наш взгляд, ожесточенная борьба с псевдонаукой, или лженаукой, вплоть до создания специальных комиссий, опирается также на полумифологическое представление о том, что легко выдвинуть критерии, отсекающие истинные знания или методы познания от заведомо ложных. Хотя в истории науки, начиная с Парижской академии наук с ее отрицанием метеоритов (камней, падающих с неба) и до Академии наук Советского Союза, объявлявшей лженауками генетику и кибернетику, было слишком много примеров, подталкивающих к выводу: не следует спешить с категоричными суждениями. Иногда необходимо шире смотреть на непривычное и новое.
Многие аспекты взаимодействия человека и природы приводят к появлению проблемы отношения науки и нравственности. Например, рационально ответить на вопрос, почему нельзя убивать живые существа, почти невозможно – все будет приблизительно. Те, кто чувствует в себе этот запрет, опираются отнюдь не на рациональные доказательства, а на такой хрупкий элемент, как мораль, совесть, жалость, наконец, чувство гармонии мира.
Необходимо отметить, что у истоков современной науки стояли люди энциклопедически образованные, обогащенные всеми достижениями гуманистической культуры, озабоченные поисками духовного совершенства. Не случайно многие из них обладали не только научным талантом, но и даром философа и художника; классическим примером могут служить Леонардо да Винчи и М.В. Ломоносов. Но не только они. Не было бы ни одного физика, математика, астронома того периода, не оставившего и глубоких философских сочинений (Ф. Бэкон, Р. Декарт, Г. Лейбниц и др.). Эти ученые, занимаясь конкретными исследованиями, ощущали также персональную ответственность за те научные открытия, которые они делали. Именно поэтому они пытались осмыслить и сущность бытия, познания и самого человека.
Становление науки, усиление ее влияния на все сферы жизни общества, в том числе на культуру, поставило вопрос о характере этого влияния. Особенно остро этот вопрос встал с начала XX века, с началом научно-технической революции.
Зачастую из средства познания мира наука превращалась в цель, подминая в сознании ученого гуманистические цели, идеалы. Идеалом становилось достижение научной истины в чистом виде, вне зависимости от того, какие последствия это может иметь для человечества. Это означает в какой-то степени обособление науки от культуры, что могло стать возможным лишь при определенной направленности личности ученого как носителя и культурных традиций, и научных парадигм своей эпохи.
Одним из философов, кого тревожил конфликт между бурной экспансией науки и гуманистическими традициями в культуре, поисками смысла жизни, был Н.А. Бердяев [13]. Он писал, что техника для ученого, делающего научные открытия, для инженера, делающего изобретения, может стать главным содержанием и целью жизни, и в этом случае получает духовный смысл и относится к жизни духа. Но подмена целей жизни техническими средствами может означать умаление и угашение духа, дегуманизацию науки, и так это и происходит. Целиком соглашаясь с мыслью об опасности подмены целей жизни средствами для, условно говоря, «пользователей» научных и технических достижений, хотелось бы еще раз подчеркнуть и опасность этого для «творцов». Она усугубляется тем, что научный работник сегодняшнего дня – это не ученый прошлого с его личностным отношением к науке, истине, к человеку, а представитель массовой профессии и чаще всего член большого коллектива, где начало и конец нити прогресса, культуры, в которую должно быть вплетено то или иное открытие, теряются, не осознаются, а ответственность за истину и тем более за отдельные результаты работы размывается (подробнее см. [14, с. 28–36]).
Известно, например, что многие открытия Леонардо да Винчи с трудом прочитываются даже сейчас, так как написаны шифром. Этому есть несколько причин: во-первых, он боялся инквизиции, это бесспорно, а во-вторых, в его дневниках есть записи, которые свидетельствуют: он боялся, что, используя его открытие некоей смеси для длительного нахождения под водой, люди по своему неразумению смогут причинять слишком большой вред друг другу, подплывая и уничтожая корабли противника.
А вот известный «отец нейтронной бомбы» Тейлор не чувствовал своей ответственности за возможную гибель масс людей и даже гордился тем, что «его бомба» – самая чистая, т. е. люди на большой территории погибнут, а материальные ценности останутся в пользование его стране (США).
Можно рассмотреть ситуации и не столь критические: чтобы «застолбить» свой приоритет в открытии, в лабораториях зачастую спешат, делают меньше, чем это необходимо, проверок, не включают в отчеты «неудобные» результаты, и часто считается хорошим тоном проявление лояльности к своей лаборатории, своему институту, а не к истине. Для человека нравственного, порядочного так жить, делать такой выбор бывает очень нелегко, а иногда и невозможно (подробнее см. [14]). Существуют проблемы внутри науки, связанные с нравственностью: например, научное сообщество не принимает, отвергает какие-либо теории, чаще всего противоречащие отстаиваемым ведущими научными школами, и это часто на десятилетия тормозит исследования. Но нравственные проблемы возникают и в отношениях «наука – общество» и «наука – власть». Например, власть требует от науки работ, связанных с вооружением, а не каждый ученый по своим убеждениям легко на это идет. Общество может по моральным соображениям отвергать возможность исследования в каких-то областях, например клонирование человека, и «давить» на науку и власть с целью запрета подобных тематик. Так что наука, как и всякая сфера человеческой деятельности, несвободна от нравственных проблем, зачастую весьма острых, и, несмотря на это, именно с помощью науки человек получает все больше знаний о природе, обществе и самом себе.
Наука открыла человеку бесконечность пространств и миров, но тем самым испугала его: он стал казаться себе песчинкой. Техника же, хотя и продолжает раскрытие этой бесконечности, дает миру ощущение своей мощи, власти над природой и бесконечностью, хотя иногда и иллюзорное. С помощью научно-технических достижений человек овладевает пространством и временем, но каждое мгновение может быть пустым, не наполненным смыслом для человека, не приобщенного к культуре. Многие вещи, воспринимаемые как само собой разумеющиеся, на самом деле являются продуктами культуры. Например, взгляд человека, не приобщенного к культуре, на окружающий пейзаж плосок и утилитарен, похож на взгляд «дикаря». Веками люди учились видеть, ощущая гармонию и неповторимость красок, звуков, мгновений жизни природы, обогащая восприятие и художественными реминисценциями. Зачастую садам умело придавали вид естественных ландшафтов, чтобы в общении с природой, любовании ею происходило расширение сознания и его гармонизация. Дегуманизация, чрезмерная рационализация – «онаучивание» сознания, при котором время на такое длительное слияние с природой воспринимается как неоправданная потеря, может лишить человека многих подобных вещей. Это касается не только связи с природой, но и общения с людьми, и восприятия искусства.