Культурология. Дайджест №2 / 2017
Шрифт:
Амвросианское пение покорило в свое время одного из крупнейших христианских мыслителей Аврелия Августина. До обращения в христианство Августин окончил школу риторов в Карфагене, был учителем риторики. Сочинения Августина служили источником изучения античной философии, главным образом Платона и Аристотеля, на протяжении всего Средневековья. Его музыкальный трактат «Шесть книг о музыке» (ок. 389 г.) написан в форме диалога, в подражание диалогам Платона.
По определению Августина, форма всякой красоты – единство. А истинное единство Августин, как и пифагорейцы, видит в числе. «Прекрасные вещи, – говорит Августин, – нравятся благодаря числу, в котором… обнаруживается стремление к равенству». Число есть основа красоты, которая воспринимается слухом и зрением. Красота – это равенство и подобие, т.е. пропорция и симметрия. «А там, где равенство или подобие, – пишет Августин, – там наличие числа; ведь, конечно, нет ничего более равного и подобного, чем единица и единица». Августин утверждает идею числовой основы всякого искусства. «Число лежит в основе всякого восприятия красоты. Только в том случае, когда самоощущение удовольствия преисполнено определенных чисел, оно способно одобрять равные интервалы и опровергать беспорядочные» (О музыке, VI, IX, 24). Называя красоту «числовым равенством», Августин говорит не только о красоте подобия, но и о красоте контрастов. В своей знаменитой книге «О Граде Божием» он пишет, что мир создан как прекраснейшая поэма, украшенная некими антитезами (XI, 18).
Можно сказать, что Августин в определенном смысле предвосхищает методологию комплексных исследований, в своих трудах он нередко подчеркивает: ничто не поддается изучению изолированно, ибо вещи сотворены так, что их нужно рассматривать во взаимосвязи, в их естественном окружении. Нам кажется, пишет Августин, что многое во Вселенной неправильно, но ведь нельзя понять красоту дома, стоя в углу, как статуя, нельзя оценить мозаику, рассматривая один камешек. Отдельный солдат не понимает действий всей армии; в поэзии одно слово, даже наделенное жизнью и чувством, не может дать представления о красоте всей поэмы.
В своих многочисленных трудах Аврелий Августин рассматривает ритмически-числовые основы музыки, проблемы музыкального восприятия, эмоциональные и рациональные критерии суждений о музыке, символическое значение музыки и музыкальных инструментов. Особенно мучителен для Августина вопрос музыкального этоса: «Так я колеблюсь между опасностью удовольствия и испытанием пользы. И притом не выдавая, впрочем, своего суждения за окончательное, – более склоняюсь к тому, чтобы одобрить в церкви обычай пения, дабы через наслаждение слуха слабый дух возносился к чувству благочестия» (5, с. 263).
С точки зрения эстетики особый интерес представляет оценка Августином юбиляции (лат., у греков «аллилуйя», от древнееврейского «халлелуйя» – хвалить Бога). Юбиляция, пришедшая в христианство с Востока, предоставляла певцу в рамках культового ритуала большие возможности для художественного творчества. Августин воспринимал юбиляцию как форму, которая вырывается непосредственно из эмоциональных глубин души; рацио не участвует в рождении юбиляции. Есть много движений и состояний души, пишет Августин, которые нельзя выразить словами, но можно выразить в музыке. «Радость нельзя передать словами и, однако, голосом можно показать то, что содержится у нас внутри, но не может быть выражено словами. Это и значит воспеть в юбиляции» (цит. по: 1, с. 111). Юбиляция – это «сверхсловесная песнь сердца», ликование души, преодолевающее «оковы» нашего языка.
Музыка в ее высшей форме – юбиляции – непосредственный способ общения души с Богом. Музыка, говорит Августин, одна из всех искусств свободно устремляется от земли к небесам и царит в Граде Божием, ибо его жители вечно восхваляют Творца Вселенной.
Музыка, «песнь новая» связывается Августином с истиной, красотой и мудростью. Музыка – демиург, именно она призвана восстановить гармонию мира, разрушенную в результате грехопадения человека.
Новая музыка для Августина – символ новой жизни. Вся жизнь человеческая должна стать музыкой, ликующей песнью, хвалой Творцу.
Отношение Отцов Церкви к музыке точно и коротко сформулировал патриарх Константинопольский Иоанн Златоуст (ок. 350–407): «Ничто так не возвышает душу, ничто так не окрыляет ее, не удаляет от земли, не освобождает от телесных уз, не наставляет к философии и не помогает достигать полного презрения к житейским предметам, как согласная мелодия и управляемое ритмом божественное песнопение» (Толкование на псалом X).
Музыкальные идеи Отцов Церкви разделяются и художниками ХХ в. Например, Пауль Хиндемит считал, что музыка находится между наукой и религией. Композиторы должны помнить заветы Августина и Боэция и осознавать этические основы музыки и моральные обязанности музыканта. Даже стилистические приемы, по мнению Хиндемита, призваны служить высокой этической цели, непреходящим ценностям. В своих работах Хиндемит постоянно обращается к «Шести книгам о музыке» Августина, но более всего, вероятно, его привлекает последняя часть этого труда Отца Церкви: «Книга шестая, в которой от изменчивых чисел в низших вещах душа посредством созерцания возносится к неизменным числам, пребывающим в самой неизменной истине».
Величайший французский композитор ХХ в. Оливье Мессиан не раз подчеркивал, что высшая цель его творчества – единение веры и искусства. Музыка должна прославлять Бога во всем сущем: в красоте земли, красоте неба материального и неба духовного. Настоящий художник должен быть искусным ремесленником и истинным христианином. Основная, самая важная идея, которую я хотел выразить своим творчеством, говорил Мессиан, – существование истин христианства.
Чрезвычайно интересны размышления о природе творчества одного из самых замечательных композиторов нашего времени Софии Губайдулиной.
В искусстве опыт святости, говорит Губайдулина, в известном смысле проявляется через слышание божественной воли с помощью символа – постижение высших реальностей в образах мира низшего, т.е. материального. Многомерный, множественный смысл становится одним-единственным жестом танца, рифмой стихотворения или формой музыкального произведения. Опыт Святых Отцов – это не только опыт постижения божественной воли, но и осуществление акта любви к Богу. И это – центральный момент Божественной литургии, евхаристии: умереть вместе с Христом и воскреснуть, т.е. осуществить акт абсолютной идентификации со страданиями Христа на кресте, связать себя и Христа нерасторжимой нитью, осуществить legato. Термин чисто музыкальный. Re-ligio – восстановление лиги, legato – восстановление связи земного и небесного, материального и духовного. И это восстановление legato в сущности является смыслом формы художественного произведения.
Для меня музыкальная форма есть дух, потому что в ней происходит преображение реальной материи в символ. А символ есть откровение высшей реальности – проекция многомерного смысла на пространство с меньшим количеством измерений. Множество становится единством. Но для того чтобы достигнуть такого единства, нужно распять вертикаль многомерного Божественного смысла горизонталью времени. Идея в сущности трагическая. Вот почему художественное произведение всегда представляется мне в виде распятия.
Смысл искусства в сущности религиозный, хотя религиозность может и не осознаваться авторами художественного произведения. Дело в том, что свойство взаимосвязи и глубокой зависимости всего заключено в естественной физической природе мира. Это один из всеобщих законов существования – закон всемирного тяготения. Данное космическое свойство коренится в глубинной необходимости: связать, слить воедино Творца и его творение. И связывающая, интегрирующая роль формы в искусстве – как бы метафора этого закона. Конечно, я вовсе не хочу сказать, что религиозная и художественная деятельность людей идентичны. Религия и искусство относятся друг к другу как естественное и искусственное в жизни человеческого общества вообще: религия – это наша естественная духовная жизнь, а искусство – наша искусственная духовная жизнь, т.е. дело рук человеческих, наша человеческая духовная активность, наш ответ на любовь Творца. Религия – это то, что нам дано, а искусство – то, что нам задано. Хотя оба рода деятельности не идентичны, но цель у них общая.