Кулуары кафе
Шрифт:
– Пока в них не прилетит заряд дроби. Олег, вы ведь сами иногда охотитесь, говорили. И вы сами прекрасно знаете, что любую птицу можно достать. Так или иначе. Но мы ведь совсем не о том сейчас.
– А о чем же?
– О моих взаимоотношениях с родителями в детстве, я полагаю. Вы ведь сами начали диалог с этого.
– Да, начал.
Олег встал из кресла. Взяв в руки несколько бумаг и чернильницу с пером, он обошел дубовый стол и уселся напротив Майкла, ровно так же закинув ногу на ногу. Опрокинутый стакан
– Я начал разговор о твоих взаимоотношениях с родителями, чтобы понять причину.
– Причину того, почему они меня бросили?
– То есть ты считаешь, что они тебя бросили?
– А на что это, по-вашему, похоже? Поехали за покупками и не вернулись. Словно сквозь землю провалились.
– За покупками, значит. Раньше ты этого не упоминал.
– А это играет какую-то принципиальную роль? Мы сейчас говорим о людях, которые бросили своего шестнадцатилетнего ребенка! По-вашему, это нормально?
– Нет. По-моему, это не нормально.
– Вот и я так же считаю. Они просто меня бросили. С другой стороны…
Майкл хихикнул. И поднял виноватый взгляд на Олега. В третий раз за встречу.
– Извините мой смешок. С другой стороны, мама ведь сама говорила: "Считай меня птицей", верно? В итоге имеем двух оставивших меня родителей и одно психологическое расстройство.
– Сарказм тут не уместен.
– Это и не был сарказм. Это была скорее ирония. Или постирония – зависит от точки зрения.
Тиканье продолжало метаться по кабинету, пытаясь найти какой-нибудь угол, в котором ему было бы спокойнее всего. Оно прыгало с деревянных, застекленных шкафов на люстру, оттуда – на ковер. Металось среди осколков стаканов, сложенных в углу комнаты на черном целлофановом пакете. Тиканье прыгало между звеньями цепи, которой нога Майкла была прикована к залитому бетоном кольцу, спрятанному под креслом.
– Постирония. Хорошо. Я тебя понял, Майкл. Хочешь еще чем-нибудь поделиться?
– Да… нет. Пожалуй, что нет. Считать меня птицей я вас не прошу, так что… вызывайте этих ваших бюджетных охранников спортклуба. Или кто у вас там.
Санитары вошли почти беззвучно. Открыв замок, они отцепили Майкла от кольца. И, надев на него смирительную рубашку, увели его вглубь лечебницы.
Олег остался сидеть в кресле. Он долго размышлял над словами Майкла. Дольше, чем обычно. Ему предстояло сделать непростой выбор. Тяжело вздохнув, он встал из кресла и, подойдя к своему столу, взял оттуда увесистую папку. “Личное дело Майкла Таунли” весило граммов 800, и представляло собой сборник автобиографичных очерков, следственных заключений, а также заключений психотерапевта, Олега Лэйнона. Открыв папку, Олег вновь углубился в чтение знакомого до каждой запятой полицейского отчета.
“…войдя в торговый зал, Майкл Таунли направился в оружейный отдел. Взяв с прилавка охотничий нож, он нанес четыре ножевых ранения продавцу. После этого направился к торговым рядам, где нанес один удар ножом мужчине, Эрни Таунли. Экспертиза показала, что удар пришелся в живот мистеру Эрни. После чего Майкл совершил надрез, окончившийся в районе грудной клетки потерпевшего. Следом за этим Майк обездвижил, а после расчленил свою мать, Дженифер Таунли. Ее останки были найдены в мясном отделе, между полуфабрикатами, преимущественно из дикой птицы”.
Закончив читать, Олег положил отчет на стол. Вернулся к креслу. Сел в него. Взял в руку одну из двух бумажек, которые он предварительно отложил на чайный столик. И, обмакнув в чернильницу перо, аккуратно вывел свою подпись.
“Заключение о полной невменяемости” подсудимого Олег поместил в папку личного дела Майкла. Уложив последнюю в ящик своего стола, он тяжело опустился в третье кресло, стоящее на сей раз за дубовым столом. Уселся – и, слегка повысив голос, произнес:
– Следующий!
Улавливая запахи
Майк с интересом принюхался.
– Хм… а неплохо ведь пахнет… жасмин, и… что это? Какой… знакомых запах… хм… что же это…
Он повел крючковатым носом из стороны в сторону. Флакончик с пурпурной жидкостью описал круг почета над узкой, но длинной столешницей и вновь вернулся на своё исходное место, то есть завис на уровне глаз мужчины. Тот с интересом разглядывал переливающуюся жидкость, щуря единственный зрячий глаз.
– Может… что-то ягодное. Какой-то отдаленный аромат, словно я его уже встречал. Ежевика, что ли… или смородина…
Майка нисколько не смущала такая разбежка в определении аромата. Он вообще сам по себе был человеком крайне… противоречивым. Скажем, он ездил на большом американском внедорожнике, что обычно показывают в американских же боевиках. Большой, тяжелый, преисполненный хромом и копотью – в общем, типичный представитель глубоко западного автопрома. При этом же Майк (о котором мы и говорим, к слову) предпочитал носить один и тот же костюм на протяжении последних 7 лет, считая покупку нового нецелесообразной тратой. А вот покупку бензина на 400 долларов ежемесячно – целесообразной.
– Жасмин и ежевика. Неееет…. Слишком вульгарно. Что-то другое. Что-то более… тонкое. Что же, что же…
Майк потянулся было к телефону, чтобы вызвать секретаршу, но рука его замерла на полпути. Он смотрел на телефонную трубку, взвешивая все “за” и “против”. “Против” перевешивали, но “за” уверенно сопротивлялись, прибегая то к уколам совести, то к мужскому достоинству. В конце концов Майк опустил руку на стол. Побарабанил пальцами по столешнице из тонкого, но прочного стекла. И вновь вернулся к изучению пузырька.