Кумите

Лобусова Ирина

Усмехнувшись и ничего больше не сказав, Качалов пошел к раздевалке. Юрий и не думал его остановить. Конечно, ни одна из тех мыслей, в которых Качалов его обвинил, даже не приходила ему в голову. Он и сам не смог бы объяснить, почему выводил Качалова из себя. Наверное, потому, что интуитивно чувствовал – ничего особенного не будет.

Конечно, он знал, что когда человек добирается до вершины, у него автоматически развивается мания преследования – ему кажется, что любой мечтает его с этой вершины спихнуть. Но в словах Качалова было что-то особое – из того, что не укладывается в общую схему и что так просто невозможно понять. В нем была и уверенность, и мудрость, но главное – Сергеев не заметил в нем слабости. Он ни за

что не поверил бы в то, что человек, одержимый манией побеждать, такой, как Качалов, мог регулярно прикладываться к бутылке и сводить на нет то, что всегда позволяло ему добиться победы. Их последний разговор остался в памяти Сергеева неразрешимой загадкой. Он долго думал о нем.

А потом был Кубок. И Качалов убил своего соперника. Так же, как и всегда, через несколько секунд после начала боя, резким захватом в ноги он положил противника на ковер и принялся его бить. Бой мгновенно остановили, но один из ударов в голову пришелся на какую-то точку. Этот удар вызвал кровоизлияние в мозг. Смерть наступила мгновенно.

Позже работала комиссия, она вынесла заключение, что у спортсмена было плохо со здоровьем, и Качалов ни в чем не виноват. Все прекрасно знали, сколько за такой официальный вердикт пришлось заплатить Масловскому. И также все знали, что Качалов был виноват. Он убил своего соперника потому, что другим способом не мог победить. Все случившееся обрастало длинными легендами и различными слухами, причем каждый выдвигал свою версию, а потом со временем все стихло. Через полгода вновь были соревнования – и снова Кубок. Качалов в них уже не участвовал. Его выиграл он, Юрий Сергеев. А Качалов больше никогда не участвовал ни в чем. Он приходил тренироваться в спортзал только тогда, когда никто этого не видел. А потом и вообще очень тихо исчез…

3.

Ночью зал ресторана был особенно красив. Собственно, декор зала был специально задуман так, чтобы поражать роскошью, но… У художника, работавшего над интерьером, оказался чрезвычайно богатый вкус, незаурядные способности, и он сумел превратить свою работу в настоящее произведение искусства.

Зал был декорирован под подводный грот, в интерьере преобладали позолота, жемчуг и множество стразов. Мозаика на потолке была из перламутра, сталактиты и водоросли – из стразов, плюс – удачное расположение столиков и удивительное освещение, менявшееся каждые 15 минут. Изысканное, оригинальное меню, качественное, ненавязчивое обслуживание… Все это привело к тому, что от посетителей не было отбоя.

В глубине зала за одним из столиков возле стены сидели трое мужчин, в одном из которых без труда можно было узнать хозяина ресторана Масловского. Они разговаривали приглушенными голосами. Их лица были предельно сосредоточены. Разговор был серьезным, об этом свидетельствовало и то, что на столике перед ними стояли только бутылки с минеральной водой и вазочки с фруктовым десертом. Остальные посетители ресторана не обращали на них никакого внимания. Завсегдатаи знали, что Масловский именно здесь часто проводит важные деловые встречи.

Резкий звонок мобильника нарушил приглушенный тон разговора. Масловский нервно схватил телефон, выслушал какое-то сообщение, затем, не говоря ни единого слова, нажал кнопку отбоя. После этого нервозность его стала еще заметнее: пытаясь спрятать телефон в карман пиджака, он уронил его на пол. Двое собеседников недоуменно переглянулись. В них обоих не было ничего примечательного – таких людей обычно не различают в толпе.

– Простите, господа, – Масловский говорил внушительно, но очень быстро. – Вынужден откланяться. Позже продолжим. Семейные неприятности. Я прошу у вас прощения.

И, встав из-за столика, он быстро, чуть ли не бегом двинулся через зал.

Собеседники обменялись взглядами, и один из них недоуменно протянул:

– Какие семейные? У него же нет семьи и никогда

не было!

Масловский тем временем обогнул эстраду, быстро открыл низенькую незаметную дверь служебного входа, практически сливавшуюся со стеной. Она вела в служебный коридор. Войдя внутрь, Масловский тщательно закрыл ее за собой.

Коридор был самым обычным, он представлял разительный контраст с роскошным убранством зала. Сюда выходили двери гримерок. Как правило, здесь всегда толпились танцовщицы. Вот и сейчас, вбегая в распахнутые настежь двери гримерок, они быстро меняли концертные костюмы. Прекрасно ориентируясь во внутренних помещениях, Масловский не обращал на переодевавшихся девиц абсолютно никакого внимания.

Почти бегом он добрался до самого конца коридора и там поднялся по дощатой лестнице, ведущей на второй этаж. Между пролетами двух лестничных маршей на площадке находилось небольшое окно, забранной решеткой. Обернув руку носовым платком, Масловский снял шатающуюся решетку, затем выбил стекло. После этого, подтянувшись на руках, он выпрыгнул наружу – в темноту. Окно выходило во внутренний дворик позади здания ресторана, на другой улице. Удачно приземлившись, Масловский перебежал двор и вскочил в джип, поджидавший возле выхода из двора. Автомобиль рванул с места так резко, что из-под колес буквально посыпались искры. Было самое время, ведь именно в этот момент в зале появились посторонние.

Они входили уверенно и неторопливо, как хозяева жизни, и оборванная бархатная портьера, загораживающая вход, полетела на пол, усыпая его нитками и ворсом. Их было семеро, и при взгляде на них любого до костей пробирала дрожь. Семеро китайцев – со страшными, застывшими лицами. Их неподвижные глаза напоминали прорези в черной бездне. Они двигались как танки, подминая под себя все вокруг.

Китайцы были одеты одинаково: черные брюки и черные футболки без рукавов, обнажающие накачанные мускулы. Руки их были вывернуты ладонями наружу, и у каждого от запястья до локтя отчетливо виднелась татуировка: на одной руке – тигр, на другой – дракон. Они держали руки так, словно намеренно демонстрировали свои знаки. И действительно: тот, кто знал истинный смысл этих знаков – отличительную черту бойца триад, – ни за что не решился бы вступить с ними в бой.

Впереди шел китаец с каким-то особенно злым лицом. И прическа его отличалась от остальных: лысый череп, блестевший в ярком свете, и длинная, доходящая до пояса, черная коса на затылке, заплетенная очень туго. У остальных – трое с правого бока, трое – с левого – были обыкновенные, гладкие черные волосы с небольшими косичками, доходящими только до плеч.

К китайцам мгновенно бросились трое охранников клуба, на ходу вытаскивая оружие. Те лишь взмахнули кулаками, словно просто подняли их вверх – со стороны это выглядело именно так, и охранники, перевернувшись в воздухе, рухнули со сломанными шеями, оружие упало на пол. После этого в зале началась паника.

Шоу на сцене прервалось, музыка замолчала. Посетители, сидящие возле выхода, с воплями срывались с мест… Испуганные танцовщицы сбились в кучу. Китайцы методично и деловито принялись крушить ресторан. Они били столы, стулья, лампы, украшения, картины… К ним со всех ног бежали остальные охранники, но их мгновенно постигла судьба предыдущих. Китайцы быстро крушили все вокруг мощью своих кулаков. Все было выворочено, разнесено в клочья. Но при этом они не трогали людей.

Начался хаос. Зал наполнился грохотом, истерическими криками. Посетители метались в поисках выхода, безостановочно визжали. Танцовщицы, истошно вопя, как стая перепуганных куриц метались по сцене, на ходу теряя остатки роскошных нарядов. Наконец группке людей удалось пробиться к выходу из зала. Китайцы им не препятствовали. Поняв, что путь свободен, люди, сбивая друг друга с ног, бросились к выходу из ресторана. Воющие, обезумевшие от страха, они высыпали на улицу.