Кумуш-Тау — алые снега

Туманова Зоя

Было так.

На Гульчинской лапе ледника, завершив серию измерений, Димка готовился к следующей — и отчего-то замешкался.

Может, это была минута, знакомая каждому, — оторвавшись от привычного дела, вдруг чувствуешь себя застигнутым жестокой и торжественной красотой: ослепительные снежники врезаны в черно-синее небо, тишина огромна, как мир, и в сердце возникает ощущение сладкого и смертельного полета...

Тогда и приметил Димкин отдыхающий от рабочего напряжения взгляд — на нетронутой сметанно-белой целине — реденькую цепочку синеватых вмятин, пролегшую

метров за тридцать. Он пошел туда, еще не веря, что это не причуда ветра, не игра света и тени. И увидел следы, отчетливые, как гравюра, запечатлевшая даже пушистость комковатой лапы.

Глубокий и круглый, след мог принадлежать только ирбису — снежному барсу. Но знал же Димка, что ирбису нечего делать на леднике в такую пору! Несомненная реальность следа была ему смешна, словно какой-то нелепый розыгрыш.

Пройдя порядочно, он остановился поглядеть, куда завернет след, но цепочка метрах в пятидесяти обрывалась. Заинтригованный вконец, Димка протер очки, всмотрелся: нечто, принятое поначалу за мелкокрапчатую рябь ветра на снегу, переместилось вперед. И, словно проступающий в проявителе снимок, четко обозначилась на белом большая кошка, — высокий мех ее отливал светлой сталью, хвост, окольцованный черным, чуть двигался вправо-влево, был он необыкновенно длинный («метра два!» — показалось наблюдателю).

Единственное, что могло сойти за оружие в Димкиных руках, была снегомерная рейка, но ему и в голову не пришло отступиться. Напротив он ускорил шаги и мчался вперед в легком ознобе волнения, пока не понял, что по свежему снегу, без лыж, зверя не догнать — барс не шел, а словно скользил и струился над сверкающей гладью. Тогда Димка остановился и во всю силу легких заорал: «Ого-го!» Что произошло дальше, он никак не мог объяснить и что-то изображал согнутой рукой.

Видимо, барс, ошеломленный криком, свился в кольцо и шестиметровыми, невероятными прыжками начал уходить в нагромождения ледовых сбросов. Словом, через секунду ничего уже не было — и Димка побрел обратно.

Выслушав сумбурный этот рассказ, Артем резким толчком ладони выколотил пепел из погасшей трубки. Лицо его, усмешливо-спокойное, начало наливаться гневной красниной.

Коротко и сильно выразил он свое мнение о людях, окликающих барсов со снегомерной рейкой в руках. Димка щурился виновато:

— Ты понимаешь, он был какой-то пришибленный. Волочил брюхо по снегу, прикладывал уши. И вообще, слишком необычайно, я просто не сумел испугаться...

Горы — дом родной для снежного барса, бесшумной и стремительной кошки больших высот. И ничего странного не было бы в этой встрече, если бы не зима.

Прошлым летом, когда в солнечных проединах показались горбатые спины скал («Черное! Прочное!» — радовался Димка), на зимовке, как говорил склонный к гиперболам Искандер, «житья не стало от живности».

Ветром наносило окоченелых бабочек, комаров-долгоножек, застекленевших на морозе, — стоило солнцу прижарить, как они оживали и хлопотливо улетали куда-то по своим насекомым делишкам.

В проталинах на южной стороне выросли даже цветы. Варварски пестрые и на очень коротеньких

стебельках, они напоминали рассыпанное драже «Цветной горошек». Димка, орудуя пинцетом, умудрялся составить «букет», высотой в три четверти спички.

На мусорных кучах черными колышками торчали вороны, озирались по-разбойничьи: чего бы урвать? Однажды внезапным снежным шквалом занесло воробья. Шефство над ним взял Олег. Воробей держался бодро и независимо, ел подчистую все, что давали. Через неделю его выпустили — чирикнув изумленно, маленькая птаха потонула в сияющей синеве.

По дороге на нижнюю зимовку — туда ходили за почтой — была поляна, именуемая «Зоосад». Тут, на тонкой снежной крупке, оставляли росчерки следов горностаи, реликтовый суслик, длинношерстый заяц — толай. На дальних скальных островках маячили горные козлы — теке. «Возможно, есть и барсы», — говорил осторожный Артем.

Но зима надвинулась, и все живое, не имевшее дюралевого домика специальной конструкции, поспешило устроиться по-своему. Птицы улетели. Сурки и суслики залегли в спячку. Стада горных козлов откочевали ниже, туда, где снег не лежал двухметровыми сугробами, где можно было добыть корм. Барсы, по логике вещей, должны были переместиться в том же направлении.

— Чего ради принесло бы его сюда? — раздражался Олег. Он не любил непонятных выкрутасов природы (Когда под ним рухнул снежный мостик, по которому только что с шиком протопал Искандер, Олег воспринял это как личную обиду).

— Да, странно. А впрочем... — бормотал Артем, перешвыривая книги в шкафу. Выхватил, развернул черно-сине-белый томик. — Вот! Альпинисты видели следы ирбиса на высоте свыше семи тысяч метров. Что его туда завело? Голод! Исчезли козлы, он искал более добычливых мест.

— Нет! — замотал головой Димка. — Мой — не охотился. Он сам уходил. Вот только — от кого? Или — от чего? Этого я не знаю...

Он сидел, подперев виски кулаками, и глаза у него были совсем ненормальные. Потусторонние какие-то глазищи...

Артем только вздохнул.

— А кто у нас дежурный наблюдатель? — невинно спросил Искандер и поставил одну бровь выше другой.

— Лицо неприкосновенное, — подхватил Олег.

— Ой братцы, — Димка оторвался от работы, вскинул голову, — мучаете вы меня своим остроумием двадцать четыре часа в сутки, а может, и больше. Ну, я дежурный. Вот допишу страницу и устремлюсь за вашими метеоданными. Хотя совершенно непонятно, зачем, если в эфир выйти мы все еще не можем...

— Все еще! — вознегодовал Олег. — Ты бы тут помотал! Ты бы тут попаял!

— Ему нельзя, — Искандер выгнул бровь смычком. — Он за барсом бегал. Смотался с ног и шибко уходился...

— Кстати, о барсе, — вспомнил Артем. — Возьми, Димур, на всякий случай ружье. Правда, везде написано, что барсы не нападают на человека. Но вдруг, как ты любишь говорить, именно этот литературы по данному вопросу не читал!

— А может, пойти с тобой? — Искандер уже привстал. Димка поморщился:

— Не делайте из меня младенца. И ружье ваше с лета не чищено. Оно опаснее барса.