КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН
Шрифт:
Весной 1952 года его разыскал интендант Национального музея Клее Хольмстрём, заместитель заведующего отделом барочной живописи. Они собирались выставить несколько полотен Эренштраля за границей, но решили на всякий случай послать копии. Не мог бы Виктор им помочь?
Скорее всего, до молодого музейщика дошли слухи, что Виктор, работая в Стрёмхольмском замке, сделал несколько превосходных копий этюдов Эренштраля. Хольмстрём попросил сделать что-нибудь на пробу, и уже через две недели Виктор представил копию знаменитой работы «Смотритель источника в Меведи и его сыновья».
— Невероятно! — только и мог вымолвить потрясённый интендант, переступив порог мастерской. — Я бы не отличил от подлинника. Вы, наверное, использовали старые рецепты пигментов?
— Не везде, иначе это заняло бы намного больше времени. Но я, прежде чем начать, провёл два дня наедине с оригиналом. Изучал характер мазка, старался понять палитру…
— У нас в запаснике стоят несколько копий Рембрандта, сделанных Юзефссоном, но по сравнению с вами он просто любитель.
— Для того чтобы сделать живое полотно, надо думать как художник, а не как копиист, — ответил Виктор. — В этом вся хитрость.
И это было правдой. Пока он работал над этим холстом (вначале в реставрационной мастерской музея, потом у себя в ателье), в памяти постепенно оживали юношеские годы — ведь он учился в Художественной академии в Берлине, мечтал быть художником, а не реставратором. Копирование — это техническая задача, чисто инженерная работа, где форма подчинена строгим правилам, а в истинном искусстве правил нет, каждый удар кистью уникален, с каждым мазком и слоем краски создаётся нечто новое, чего раньше не существовало. В истинном искусстве нельзя отделить форму от содержания, но способы их воссоединения приходится каждый раз открывать заново. Если посмотреть со стороны, он так и остаётся ремесленником… эта мысль немало его огорчила. Но если глянуть шире, всё не так просто. По сути, он сейчас сам принадлежал школе Эренштраля, он был одним из лучших его учеников, учеником, понявшим и освоившим стиль учителя лучше и глубже всех — с той только разницей, что этот ученик опоздал на лекцию лет этак на четыреста.
— Вы, я думаю, могли бы нам очень помочь в инвентаризации, — сказал Хольмстрём. — Мне кажется, вы как раз тот самый человек, который легко найдёт ошибки в каталогах.
— Если вы ищете антиквара, то, к сожалению, ничем не могу вам помочь. Я реставратор и немного копиист.
— Вы меня не поняли. Нам нужен человек с вашим чутьём, чтобы он мог с первого взгляда, инстинктивно определить, принадлежит картина кисти мастера или кого-то из его учеников. Наука идёт вперёд семимильными шагами. Рентгеновские исследования дают всё более точные результаты. Химические и спектральные методы развиваются очень быстро. Наши знания становятся всё глубже… И мы иногда находим подделанные работы, приобретённые в те времена, когда мы ещё мало что знали. Или путаемся, где рука мастера, а где — его ученика. Конечно, у старых экспертов не было таких знаний и умений, но в то же время, получив на вооружение все эти технические достижения, мы, как это ни печально, потеряли остроту взгляда.
Они стояли в переулке у мастерской. Картину аккуратно вынесли и погрузили в пикап. Виктор посмотрел на море, словно заключённое в раму спускающихся к Шеппсбруну тёмных домов Пеликаньего переулка. Этот молодой человек прав. Техника стала намного лучше, но она понемногу парализует интуицию, вытесняет что-то глубоко человеческое… Ведь картины пишутся для людей, а не для спектроскопов.
— Мы, скажем, могли бы вас приглашать на разовые контракты, тогда вы ничем не будете связаны.
— Это звучит лучше. Не так обязывающе.
— Если я правильно понимаю, вы предпочитаете работать самостоятельно. Есть, правда, одна проблема… Наша работа связана со столицей, а вы, кажется, собираетесь путешествовать…
Виктор кивнул. Он рассказал интенданту о новых заказах из-за границы. Даже за рубежом он стал известен, хотя непонятно по каким каналам.
— Кстати, если вы заинтересованы помочь нам пополнять собрание, почему бы вам не подсказать, если наткнётесь на что-то интересное? Естественно, за разумную цену.
— У вас, должно быть, и без меня немало разведчиков на континенте.
— Конечно, но всё равно не хватает. Нельзя объять необъятное, откуда нам знать, например, чем заняты эксперты в музеях. К тому же, если мы избежим международных аукционов, сэкономим кучу денег.
— Вы просите меня следить, не продают ли что частные коллекционеры?
— Или организации. Я не даю вам никакого конкретного задания… Просто быть в курсе и сообщать, если что-то подвернётся.
Вскоре после этого разговора Виктор уехал в Мадрид — его пригласили принять участие в инвентаризации собрания Эль-Греко в музее Прадо. Это было его первое по-настоящему престижное приглашение, хотя он выполнял всего лишь роль советника главного реставратора по анализу связующих веществ. Виктор был всего лишь одним из многих приглашённых экспертов, и работы было мало. Полотна оказались в хорошем состоянии, испанские реставраторы уже выполнили все профилактические работы. Оттуда он поездом поехал в Париж — его пригласил крупный аукционный дом для экспертизы нескольких картин датского золотого века. Он реставрировал повреждения грунта на двух полотнах Кёбке [160] перед продажей, неделю посвятил Лувру, а также осуществил давнее своё намерение — побывал в институте Вильденштайна. Пообедал с заведующим, познакомился с сотрудниками научного отдела и получил разрешение самостоятельно покопаться в огромном собрании каталогов. В тот же вечер он уехал в Голландию…
160
Кёбке Кристен(1810–1848) — датский живописец и график, известнейший представитель золотого века датской живописи.
В каталоге одного из торговцев картинами в Амстердаме Виктор, к своему удивлению, обнаружил, что продаётся холст Адольфа Менцеля всего за двадцать тысяч гульденов. Председатель комиссии сказал, что цена такая низкая, потому что хозяину картины срочно нужны деньги. Этого немецкого реалиста девятнадцатого века Виктор знал с юности, а в мастерской Тугласа ему довелось реставрировать небольшой холст художника, попавший в Стокгольм после войны. Он дал телеграмму Хольмстрёму, объяснил, в каких рабочих каталогах он может найти эту работу, и немедленно получил ответ с поручением приобрести картину.
Виктор попросил разрешения остаться с картиной наедине. На полотне был изображён интерьер буржуазного дома. Женщина выходит из комнаты — через полуоткрытую дверь видна только спина. Окно открыто, штора колеблется от ветра… Уже через пару минут он понял, что перед ним подделка. Дело было не в графологии — как известно, даже собственноручная подпись Менцеля сильно варьирует от картины к картине, но сам мазок был совершенно не типичен для Менцеля. К тому же видны были небрежности в деталях, чего сам Менцель никогда бы не допустил, а пигменты принадлежали явно более позднему периоду, особенно в драпировках. И провинанс был неудовлетворительным. Совершенно неясно, например, где картина была во время войны. А факт продажи её частным коллекционером из Данцига Третьяковской галерее в Москве трудно проверить по политическим причинам.