КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН
Шрифт:
— О чём ты думаешь, Иоаким?
— Карелин. Или Сергей. Его так зовут, как выяснилось. — Сергей. Я кое-что разузнал — у неё роман с этим типом. Это тревожная новость. Я за него боюсь.
— Теперь я тебя совсем не понимаю.
По правде, Иоаким и сам себя не понимал. Но информация, раздобытая не особо честными путями, подтверждала его опасения.
— Карелин — это моя кличка в последнем романе Сесилии, — вздохнул он, рассеянно скользя взглядом по четырём маленьким картинам, висевшим за спиной у Эрлинга. — Я вчера вёл себя не особенно красиво… мне бы не хотелось об этом говорить.
Картины ничего ему не говорили, кроме совсем маленького полотна, изображающего лисье семейство в гостиной. Картина была подписана «Эрнст Бильгрен». Неужели Эрлинг разбогател и стал интересоваться искусством? Довольно любопытный вопрос!
— А сегодня вечером я собираюсь за ней следить. Посмотрю, куда она пойдёт после работы. Узнаю, где они встречаются. Попытаюсь подслушать, о чём говорят. Чем занимаются… Нет, конечно, ничего этого я делать не буду. Это немыслимо. Ни за что!
С Нарвавеген с её образцово вымытыми тротуарами доносился весёлый лай карликовых пуделей, гуляющих с до абсурда состоятельными дамами. Эстермальм — terra incognita для людей с интеллектуальными запросами вроде Иоакима. Но кто его знает, может быть, репутация скучного района и преувеличена. На самом деле здесь живут настоящие оригиналы, решил он и тут же нарушил золотое правило, гласящее, что во время психотерапевтического сеанса пациент должен сидеть совершенно спокойно. Вместо этого он встал и подошёл к маленькое лисьему семейству Эрнста Бильгрена. Богатство порождает безделье, безделье, в свою очередь, порождает скуку а скука — декаданс. Эстермальм в Стокгольме… где ещё в этой продолговатой стране люди красят своих пуделей в антично-розовый цвет и отводят к маникюрше, а сами в ожидании выхлюпывают устрицу за устрицей в местном ресторанчике?
— Много заплатил? — спросил он, разглядывая полотно. Мама-лиса нянчится с маленьким лисёнком, а папа-лис смотрит телевизор.
— Как посмотреть… Очень трудно оценивать в деньгах вещи, которые нравятся.
— А тебе нравится Буше?
— Кто?
— Французский живописец эпохи рококо… А Кройер? Поэт Скагена? Впрочем, ладно… забудь.
На юго-востоке клубились грузные ноябрьские облака. Наверное, тот же самый циклон, что вчера посетил Украину, но там была настоящая снежная буря, а здесь бурю предлагали в более умеренном, социал-демократическом издании.
— О чём мы говорили? — спросил психотерапевт. — А, да… о смерти твоего отца. Ты знаешь, о чём я подумал? Может быть, ты похож на него больше, чем хочешь признать…
— Никакого сходства. Мой отец был… — «немецкий педераст и фальсификатор», чуть не сказал Иоаким, но в последнюю секунду решил сделать финт в стиле Златана Ибрагимовича: — Мой отец был достойный человек, а я — нет.
— Значит, у тебя есть возможности для роста.
— Отец, например, не ел свои сопли, — к собственное удивлению, брякнул Иоаким, направляясь к стулу.
— Вот как? А ты ешь?
— Я этого не говорил. А если бы и ел — ты стал бы плохо обо мне думать?
— В мою задачу не входит ставить тебе оценки, Йокке, я не расцениваю твои мысли и поступки по шкале «хорошо — плохо». Важно, что ты чувствуешь сам. Речь идёт о том, чтобы ты разобрался в самом себе. Это же твои чувства и поведение, не мои.
— Нет, положа руку на сердце — что бы ты сказал, если бы узнал, что я начал поедать козы из собственного носа, как когда-то в детстве? Представь, душевное отчаяние дошло до такой степени, что я выковыриваю лакомства из носа и устраиваю пиршество… не правда ли, мерзко? Признайся…
— Как я уже сказал, в мою задачу не входит осуждать твои действия в личном плане…
У него здесь тихо, как в церкви, подумал Иоаким. Ему так и не удалось разобраться, живёт Эрлинг в этой квартире или арендует её для приёма обитающих в центральных районах Стокгольма миллионеров-невротиков. Если вдуматься, он вообще ничего не знает об Эрлинге — есть ли у него дети, женат он или одинок, болеет за футбол или предпочитает театр. Напротив него сидит человек, знающий про него всё, каждую неделю вынимающий у него из кармана тысячу крон за то, что копается в его жизненных ошибках, в скопившемся на дне сознания мусоре, внедряется в его душу… человек, настаивающий, чтобы Иоаким открывал перед ним всё свои секреты, и ни словом не объявившийся о своих собственных. Это несправедливо.
Ты что, собираешься отправить это в рот? — спросил внутренний голос, посещавший Иоакима в последнее время всё чаще. — Фу, какая гадость! Поросёнок!
— В таком случае рискну предположить, что это новый вид злоупотребления, — сказал Эрлинг, — ты же злоупотребляешь порнографией. Это всё явления одного рода, попытка убежать от настоящих чувств. Как только настоящие чувства дают о себе знать, ты стараешься избегать их с помощью временного возбуждения… так и рождается зависимость.
Иоаким не сразу понял связь между понятиями «порнография» и «злоупотребление», хотя это словосочетание подвело опасно близко к намёкам его приятеля Андерса Сервина три недели назад. Речь тогда шла о его доме на Готланде. В настоящий момент Иоаким временно сдавал его одному из деловых знакомых Андерса, и ему сейчас во все не хотелось об этом вспоминать, а вернее сказать, вообще не хотелось думать об этой затее, хотя она и приносила деньги. Но он понимал, что очень скоро будет просто вынужден думать, а может быть, далее что-то решать, потому что в том самом доме на Готланде меньше чем через двое суток он должен встретиться с сестрой и свояком. По-видимому, в связи с воспоминанием о Юлии Тимошенко и распутыванием одного из самых отдалённых узелков Сети в голове его возник некий семантический беспорядок. Узелок этот был вот какой: в Интернете обнаружился постоянно пополняемый удивительный подраздел наиболее типичных извращений — он немедленно нарисовался, как только порносёрфингист-любитель Иоаким, в попытке найти похожую на Юлию Тимошенко голую красавицу, написал два ключевых понятия: «секс плюс причёска кренделем»…и тут же выяснилось, что есть целый сайт, посвящённый так называемому прецельсексу, то есть сексуальному общению с солёными кренделями. Иоаким до этого и понятия не имел, что можно делать с солёными кренделями, он-то думал, что они предназначены для еды. Оказывается, не только.
Дрожащая серо-зелёная протоплазма, она уже по пути к твоему благородному языку, — с совершенно новой, писклявой и испуганной интонацией произнёс внутренний голос. — И тебе не стыдно?
— Конечно, тебе не повезло, — участливо сказал Эрлинг. — отец ушёл как раз тогда, когда мы начали приближаться к сердцевине твоих проблем. Может быть, в довершение сеанса поговорим немного о скорби, прежде чем двигаться дальше… У нас есть ещё несколько минут.
С кренделями можно делать что угодно, мысленно ускользнул Иоаким от темы, поскольку никакую скорбь сейчас он просто не мог себе позволить. А крендели… Можно, к примеру, засунуть полумягкий член в одну из этих пустот, а другие пусть объедают самые вкусные участки. Можно также надеть несколько крендельков на солёную палочку, и они будут работать как сухой и солёный буфер между двумя половыми органами. Можно предоставить солёным кренделям исследовать женские отверстия и полости… Эти изделия настолько прочны, что годятся почти на всё.