Купчино.Трилогия
Шрифт:
Митрофаненко, громко сглотнув слюну, замолчал и, повернув голову, уставился куда-то - поверх голов митингующих.
Пашка посмотрел в том же направлении и восхищённо "ойкнул". По улице Димитрова - походкой первоклассной манекенщицы - шествовала, гордо закинув рыжеволосую голову, элегантная женщина. Та самая красотка с глазами горной ламы - из "куриной" забегаловки. На огненно-рыжих волосах стильной наяды красовалась мужская фетровая шляпа с фазаньим пером "а-ля Тиль Уленшпигель", а из-под короткого собольего полушубка выглядывали такие длинные и стройные ноги...
– Мама не горюй, - заворожено выдохнул стоявший рядом подросток.
– То ли девушка, а то ли - виденье.
– Это точно, - поддержал Сомов.
– Предупреждать же надо. Так и заикой стать недолго.
Митингующему люду девушка-виденье была не видна. Но высокопоставленные граждане на трибуне явственно оживились и заинтересованно зацокали.
Неожиданно из белых "Жигулей", следовавших по улице Димитрова в сторону Невы, вылетел непонятный чёрный предмет.
– Ба-бах!
– громыхнуло на всю округу.
Элегантную красотку в собольем полушубке скрыло за плотным облаком ядовито-жёлтого дыма.
– Это же Мария! Моя супруга!
– горестно объявил с трибуны Толстый бастард.
– Помогите кто-нибудь! Ради Бога....
– Мариночка!
– полетел над людской толпой громкий мужской голос-стон, полный ужаса и нестерпимой боли.
– Расступились, суки, в стороны! А-а-а! Пристрелю! Прочь, твари! Маняша! Держись!
Это Тощий бастард, отталкивая всех и вся, кто оказывался на его пути, мчался со всех ног к ядовито-жёлтому облаку...
Глеб бежал, нёсся, спешил, летел, а в его голове - безостановочным цветным калейдоскопом - крутились-мелькали картинки из далёкого Прошлого.
Так иногда бывает. Например, во время затяжного боя, когда получаешь серьёзное пулевое ранение. Понимаешь, что сознание постепенно мутнеет, и не знаешь - очнёшься ли когда-нибудь. И тогда перед "внутренним взором" раненого проплывает - за считанные секунды - вся его долгая жизнь. Или только наиболее яркие и значимые отрезки жизни означенной...
Глава шестая
Чукотские воспоминания. На встречу...
Певек - городок особый. В том глубинном смысле, что особый-особый-особый. Особливей просто не бывает...
Расположен Певек на далёком северо-восточном Чукотском полуострове, за Полярным кругом, на берегу Чаунской бухты. Или же Чаунской губы, тут уж как кому больше нравится.
За городом, с южной стороны, тянется гряда покатых, сизо-хмурых сопок. Самая высокая из них называется - "Пээкиней". От этого экзотического чукотского названия, после уродливой фонетической трансформации, и - "Певек" получился. Легенда ходит среди местного населения, что в очень давние Времена на склонах этой сопки шла ожесточённая и кровопролитная война чукчей с коряками, или, к примеру, с всякими юкагирами. В процессе войны образовались самые натуральные горы хладных трупов. А хоронить-то и негде - лишь вечная мерзлота кругом. Победители наспех забросали покойников камнями, подвернувшимися под руку, и этим ограничились. Отсюда и название Пээкиней - "дурно пахнущая гора".
А сейчас, в наши дни, южнее Пээкинея располагаются зоны для осуждённых уголовников. И обычные, и строгого режима. Штук пять, наверное. Может быть, и все шесть. Что характерно, побегов заключённых - за долгие-долгие годы - в тех зонах не зафиксировано. Куда, собственно, бежать? Край Земли, как-никак. Богом забытое место...
Глеб Назаров родился в Курской области, в городке Железноводске. Но потом, когда мальчишке исполнилось восемь лет, его отца - военного лётчика - перевели служить на Чукотку, в Певек. Мол, тамошнему лётному отряду срочно потребовалось усиление.
Надо, значит, надо. Приказ любимой Родины - это вам не портянка заскорузлая, позапрошлогодняя. Собрались по-быстрому и, посидев на дорожку, отправились - с четырьмя посадками для дозаправки топливом - на Край Земли.
Прилетели, вылезли из военно-транспортного самолёта, загрузили чемоданы, баулы и тюки в старенький армейский "Урал", а сами пошли от аэродрома пешком. Так отец Глеба решил, мол: - "Надо слегка осмотреться на местности. Первая заповедь военного человека...".
Вшестером пошли: Глеб, его родители, старший брат Иван, капитан Бокий, встречавший семью Назаровых в аэропорту, и его сын Колька - Глебов одногодок.
Рядом с одинокими воротами аэропорта ("одинокими" по причине отсутствия - собственно - забора), стояла потрёпанная северными ветрами скульптура - чукча в компании с северным оленем. У оленя наличествовал, почему-то, только один корявый рог.
Чуть в стороне от странной скульптуры обнаружился и самый настоящий чукча - тоже потрёпанный и непрезентабельный, без оленя, но зато с большой картонной коробкой в руках. В коробке весело и беззаботно копошились лобастые щенки.
Дождавшись, когда взрослые и дети подойдут поближе, чукча жалостливо запричитал:
– Здрасьте, уважаемые! Чайку бы, а? Отработаю чем, или на щенков поменяю: один щенок за половину пачки чая. Может, сговоримся, дядьки? А? Хорошие щенки, злые. Волками вырастут, зуб даю, - картинно щёлкнул ногтем большого пальца по единственному чёрному зубу.
– Обойдёшься, гнида, - Фёдор Бокий невежливо отодвинул чукчу в сторону, после чего пояснил: - Спиртного им, бродягам, совсем не продают, строго запрещено. Так чукчи взяли моду чифирить. У наших зеков, видимо, научились. За пачку чая мать родную готовы придушить. Но лучше - вовсе ничего им не давать. Логика у чукчей чёткая и железобетонная: если кто-то - один раз - чего-то дал, значит, и второй раз дать может.... Полгода потом будет следом за тобой ходить и канючить слёзно. А если сдуру дашь за щенка полпачки чая, то совсем замучит. Будет каждый день щенков приносить. Говоришь ему, болезному, мол, не надо больше щенков. Не надо.... А он, морда раскосая, думает, что этого конкретного цуцика не надо. Мозги у чукчей так устроены. Назавтра другого, обязательно, притащит. Послезавтра - третьего. И так до полной и окончательной бесконечности. Года полтора, зараза упорная, будет надоедать, никак не меньше. Вы, уж, пожалуйста, учтите на будущее...
Был самый разгар июня месяца, но летом и не пахло. Со стороны Чаунской бухты дул пронизывающий северный ветер, температура окружающего воздуха находилась на уровне плюс одиннадцати-двенадцати градусов.
– Сегодня ещё тепло, - по-приятельски улыбаясь, сообщил Колька Бокий, парнишка упитанный, но очень шустрый.
– А, вот, недели две назад заморозки были. Даже снег шёл. Потом, правда, растаял.
Сам городок на Глеба особого впечатления не произвёл: почерневшие бараки, обшарпанные типовые пятиэтажки, разномастные строительные вагончики-бытовки. Обычное дело. В Железноводске было примерно то же самое. Только там деревья росли. Высокие. С листьями. А в Певеке деревьев не было вовсе. Да и с зелёной травой наблюдались трудности. Сплошные чёрные камни, местами поросшие лохматым бурым мхом и жёлто-фиолетовыми узорчатыми лишайниками. А ещё - везде и всюду - валялись пустые огромные бочки из-под солярки и прочего топлива.