Купчино.Трилогия
Шрифт:
"Не соврал Шурик", - невольно отметил про себя Назаров.
– "Глаза-то у батюшки - как у больной собаки: тоскливые и безразличные, пустые какие-то...".
Попрощавшись с отцом Порфирием и накинув на плечи брезентовую плащ-палатку, он - по левой отворотке - принялся торопливо спускаться с перевала.
Через три с половиной часа впереди показалось неказистое строение, возведённое на высоком речном берегу, встречный ветерок принёс неприятный запах. Изба приближалась, гнилостный запах неуклонно усиливался, постепенно превращаясь в нестерпимую вонь.
Вокруг избушки - в радиусе пятидесяти-семидесяти метров - каменистая земля была щедро покрыта останками битой птицы: уток, гусей, казарок и лебедей.
"Видимо, по недавней весне, во время прилёта в эти края птичьих стай, кто-то здесь, паля из ружей, веселился от души", - подумал Глеб, старательно прикрывая нос рукавом штормовки.
– "И столько, гады, набили птицы, что и местное прожорливое зверьё все съесть не смогло. Но растащили медведи, песцы и лемминги птичьи части по всей округе. Везде валяются полусгнившие крылья, головы и лапы.... Прав был батюшка Порфирий - относительно "гнусных людишек". Видимо, хмельная партийно-начальственная элита развлекалась прошедшей весной на берегах Паляваама, не иначе. Простые люди не приучены - так гадить...".
Но выбора не было, дождик припустил нешуточный. Пришлось Назарову заняться уборкой прилегающей территории, благо у дверей избушки обнаружилась крепкая совковая лопата. Уже в густых фиолетовых сумерках он закончил возведение птичьего могильника - метрах в ста двадцати от избы.
Ещё повезло, что в сенях был сложен приличный запас сухих дров. Глеб оперативно раскочегарил крохотную железную печурка, поужинал хлебом с сосисочным фаршем и запил трапезу крепким чаем, слегка разбавленным чукотской ханкой.
"Всё совсем и неплохо!", - решил он и заснул сном праведника, вполне довольный жизнью и собой.
Утро выдалось солнечным и тёплым, грязно-серые тучи за ночь ушли в сторону моря. Глеб весь день старательно рыбачил, прыгая по камням, и упорно блуждал среди многочисленных рукавов Паляваама, перемещаясь - предварительно закатав болотные сапоги - от одного крохотного островка к другому.
К вечеру он поймал пять неплохих хариусов - примерно по килограмму каждый. Из двух рыбин Назаров сварил полноценную уху, а оставшихся хариусов сложил в ледник - под домиком обнаружился вкопанный в вечную мерзлоту ржавый железный ящик, на одну треть заполненный голубоватым льдом.
Стемнело, Глеб зажёг свечной огарок, обнаруженный в избе. Сидел возле раскалённой печи - голый по пояс - и с аппетитом хлебал наваристую уху. Неожиданно в дверь постучали - громко, нагло и уверенно.
– Глухомань, тоже мне, называется. Никакого тебе покоя..., - ворчливо пробормотал он себе под нос и ответил в полный голос: - Не заперто, входите!
Распахнулась дверь, и в избу вошли два несуетливых мужика: одеты по-походному, за плечами - внушительные рюкзаки, лица коричневые от загара и качественно продублённые чукотскими северными ветрами. Серьёзные пассажиры, одним словом...
– Здорово, хозяин!
– отметились мужики.
– Рыба-то есть? Угощай тогда путников уставших. А у нас спирт имеется с собой. Вот, и устроится пикник на речном берегу...
Вежливо поздоровавшись, Назаров достал из ледника рыбу и принялся, молча, готовить свежую ушицу. Мужики исподволь присматривались к нему, но с расспросами не лезли. Очевидно, в их головах складывалась следующая логическая цепочка: - "Парнишка совсем ещё молодой, но брит налысо, руки все битые-перебитые, на голом торсе наблюдаются многочисленные синяки и ссадины (а вы на "Центральном" полтора месяца повкалывайте по-чёрному!), молчит угрюмо, но без видимого страха.... Нет, непрост парнишка. Ох, непрост!".
Глеб и пришлые мужики отведали ухи, выпили спирта, слегка разведённого речной водой. И тут, вроде, всё прошло нормально - Назаров не поперхнулся ни разу.
– А что же ты, хозяин радушный, не поинтересуешься, мол: - "Кто такие? Откуда? Зачем? Куда?" - спросил один из гостей, слегка осоловевший от выпитого.
– Так это, господа проходящие, дело совсем не моё, - скромно, как и учили в своё время, ответил Глеб.
– Да и молод я ещё - вопросы такие задавать. Но, если настаиваете, то спрошу.... А кто вы, уважаемые? Где мазу держите? По какой нужде очаги родимые покинули? Может, помощь нужна какая?
Мужики, понимающе переглянувшись, скупо улыбнулись и вежливо поблагодарили:
– За помощь предложенную - спасибо. Но, как говорится, справимся сами.... А, мол, кто мы такие? Да так, гуляем здесь, никуда особо не торопясь, присматриваемся к местам красивым, морошку тундровую собираем.... Сам-то, из каких будешь?
– Получается, что и я - типа на променад вышел. Тесно стало в хоромах дядиных. Решил, вот, свежим воздухом подышать. Так, самую малость...
Второй тип заинтересовался единственной татуировкой "хозяина" - это Вырвиглаз, во время "выходной" трёхдневки, наколол Назарову на левом плече профиль Че Гевары.
Назаров рассказал мужикам про Че - про то, как штурмовал полицейские казармы, как выпускал из тюрем заключённых. Про то, как за ним сатрапы по всему миру охотились, и про смерть его героическую.
Мужики слушали очень внимательно, время от времени восхищённо цокая языками и изредка задавая уточняющие вопросы.
В конце разговора Глеб предложил:
– Давайте, путники, я вам песенку сбацаю? Нет гитары? Ничего, буду отбивать ритм на пустой кастрюле...
Его звали - Че,
Много лет назад.
Не такой, как все.
Просто - Солдат.
Отставь бокал - пустой.
Ответь на мой - вопрос.
Не торопись, постой.
Я говорю - всерьёз.
Когда же он - вернётся?
Из тех небесных странствий?
И снова - улыбнётся,
Надежду нам даря?
И мы пойдём в атаку,
И сгинут - самозванцы,
И алыми тюльпанами
Покроется - Земля...
За окошком - свет.
На пороге - день.