Купе № 6
Шрифт:
— Послушайте, товарищ, скромная жизнь ведет к чистоте души.
— А страдание к просветлению, — сказал мужчина и подмигнул старику.
Мужчина купил замерзший арбуз, девушка — пятнистое пожухлое яблоко. Они прошли мимо покореженной телефонной будки, в которой женщина с желтой шеей что-то возбужденно объясняла в трубку. Мужчина с красными костлявыми лодыжками нетерпеливо стучал в стекло монеткой. В стенах многоэтажных домов зияли глубокие трещины, с балконов свисали и сползали пласты снега, двери с украденными ручками неприлично хлопали, выставляя напоказ занесенные подъезды. Утонувшие в снегу потухшие фонари, погнутые фонари, разбитые фонари. Болтающиеся на ветру провода, открытые канализационные люки, проволока, торчащая во все стороны из сугробов. И над всем этим — внушительное солнце на
— Может, прокатимся? Времени у нас более чем достаточно. У меня есть прекрасный план, правда, с ним связана бутылка виски. У тебя ведь она с собой? У меня есть здесь один знакомый, я бы даже сказал добрый друг, он сможет все организовать. Но и в нашей стране ничего не делается бесплатно. Подожди здесь.
Девушка задумалась на мгновение, достала из рюкзака литровую бутылку виски и протянула ее мужчине. Он присвистнул с довольным видом, спрятал бутылку на груди и ушел. Девушка осталась дрожать на скамейке. Ее щеки горели огнем, а волоски в носу покрылись маленькими кристаллами льда. Рядом с девушкой присела скованная утренним морозом черная ворона. Девушка предложила ей кусок замерзшего арбуза. Ворона гордо отвернулась.
Ей было пятнадцать, когда поезд приблизился ранним утром к спальным районам Москвы. Она смотрела из окна, как солнце тихо поднимается из-за горизонта и плывет над красными флагами, превращая тени от бесконечных колонн многоэтажек в длинные сюрреалистические полосы. Они жили тогда на Комсомольской площади, в гостинице «Ленинградская»: она, отец и старший брат. Внутреннее убранство гостиничного вестибюля было ошеломляющим. Она никогда, даже на картинках, не видела такой красивой гостиницы. Из окна на двадцать шестом этаже открывался невероятный вид на весь город. Они были на полном обеспечении, а это означало, что три раза в день они питались в великолепном обеденном зале. Она ненавидела черную икру, но с удовольствием слушала мягкое постукивание счет, доносившееся со стороны кассы. Они гуляли по Ленинскому проспекту и наблюдали за женщинами-дворниками, метущими улицы, — таких в Финляндии не было. Вечером они проехали на такси до Ленинских гор, где она впервые увидела свою будущую альма-матер, подсвеченное в ночи новое тридцатичетырехэтажное здание Московского университета. Освещенное прожекторами монументальное сооружение и горящая звезда на шпиле главного здания, казалось, пришли из сказок «Тысячи и одной ночи». На следующий день отец показал ей и брату все то, чему он сам удивлялся в шестьдесят четвертом году, впервые попав в Советский Союз. Они посетили построенный в духе функционализма Мавзолей Ленина на Красной площади и полюбовались на стены Кремля. Они проехали на троллейбусе до площади Восстания, чтобы посмотреть на сталинский высотный жилой дом, а потом до Смоленской площади, где долго рассматривали двадцатисемиэтажное здание Министерства иностранных дел СССР. Отец объяснил, что это архитектурная смесь Кремля и американских небоскребов. После они посетили Новодевичье кладбище и посмотрели на могилы Гоголя, Маяковского, Чехова.
На третий день отец отвез ее и брата на ВДНХ в павильон «Космос». Это было святилище космического культа Советского Союза: модели космических станций и спутников в натуральную величину, всевозможные приборы и конечно же главное достояние — спускаемая капсула «Востока», перед которой стояла невероятная, выдержанная в советском стиле корзина цветов. В капсулу нельзя было попасть, но фотографировать разрешалось. Тогда ей казалось, что этот павильон — лучшее, что она видела за всю свою жизнь. Она написала в своем дневнике, что готова переехать в Москву, чтобы жить в этом городе, сразу же, как только ей исполнится восемнадцать лет.
В тот вечер они ужинали в узбекском ресторане. Оркестр играл славянские мелодии, и некоторые танцевали. Около полуночи брат стал в подпитии рядиться с каким-то туристом из Западной Германии, кто-то вызвал милицию, и обоих драчунов увезли в отделение. На
Огромное солнце проглотило черные тучи, и на границе парка появилась зеленая, крутобокая, изрядно побитая, коренастая «победа».
— Скорее, детка! Иди сюда! Забудь про эти жалкие ржавые «копейки», посмотри лучше, какая у меня красавица! — прокричал мужчина из открытого окна.
В тепле пахнущего бензином салона заиндевевшие волосы девушки быстро оттаяли, но в ногах сквозил холод. Стопы покалывало. Она сняла ботинки и стала разминать замерзшие пальцы. На заднем сиденье пахло горелой кожей и старым железом.
Мужчина нажал на газ, и «победа» нырнула в заледеневший переулок. Пожелтевшие от солнца деревья в парке с недоумением смотрели вслед удаляющейся машине.
Они скользили на безумной скорости по замерзшему городу, мимо постов ГАИ и вооруженных людей, прочь из города, к сиянию и чистоте природы. Позади оставался рвущий на части городской шум, покрытые сажей многоэтажные дома и уходящие прямо в космос дымящие трубы. По обеим сторонам дороги стояли заснеженные ряды молодых белоствольных берез, в кронах которых темнели многочисленные гнезда грачей. На южной стороне спрятанных за трехметровыми сугробами домов виднелись водоразборные колонки и закутанные в толстые шерстяные платки женщины. Колонки сменились колодцами с журавлями, срубы которых были покрыты толстым слоем льда. «Победа» летела по слякотной, извилистой, разбитой дороге так лихо, насколько это было возможно на дряхлой машине.
Вскоре она уже подпрыгивала на дороге, ведущей к Томску. Снег кружился, мосты грохотали. Транзисторный приемник на переднем сиденье заливался «Подмосковными вечерами» Соловьева-Седова, мужчина курил сигареты, одну за другой, и то и дело прикладывался к большой бутыли с самогоном.
То там, то здесь среди заснеженных лесов появлялись оставленные отдыхать поля. Выпотрошенные, со вспоротыми боками, они лежали под толстым слоем снега. На краю одного поля стояли две машины с помятыми передками, водителей не было, но на снегу виднелись следы замерзшей крови. Над многими местами висела тень какого-то убийства.
В центре небольшого сосняка вдруг появилась дряхлая церковь, словно цветущий куст посреди суровой сибирской зимы. Она, казалось, бросала вызов всей архитектурной логике. Крошечная избушка, разросшаяся во все стороны. Над центральным входом висела вывеска: «Клуб».
Девушка смотрела сквозь обдуваемое ледяным ветром заднее окно на дикую красоту России. Сверкающее фиолетово-желтое снежное облако закрывало удаляющийся пейзаж, позади машины тянулся, словно фата, шлейф из снега и ледяных кристаллов. Замерзшее поле чертополоха мрачно блестело на краю смотрящего в никуда леса. Далеко на горизонте висел в воздухе розовый ватный туман, густые рваные облака трепетали в небе, словно детские простыни.
Ближе к вечеру они проехали через районный центр, миновали озеро, колхоз и березовую рощу и спустились в долину. Там солнцу удалось приручить сибирский мороз, и извилистая дорога покрылась грязью и слякотью. Мужчина хлопал руками в черных рукавицах по рулю. Посреди дороги валялось колодезное кольцо, мужчина вдавил педаль тормоза и чудом успел объехать неожиданное препятствие.
— Мать твою!
Неожиданно солнце вздрогнуло на краю леса и спряталось за зеленоватой тучей. Через мгновение на лобовое стекло машины упали первые тяжелые капли дождя. В машине не было дворников, сквозь стекло видна была лишь плотная стена дождя, мужчине пришлось притормозить на обочине. Дорога превратилась в грязную кашу. Размытая непогодой жижа потекла по долине, словно ленивая река.