Купе № 6
Шрифт:
Старуха поднялась и просеменила к шкафу, достала оттуда початую бутылку водки и плеснула немного в стакан с чаем.
— Хороший охотник был, но пропивал все деньги. Я и дети жили впроголодь. Однажды на Пасху он отправился по делам, да так и не вернулся. Его младший брат рассказал: он подрался по пьяни и получил ножом в живот. Брат остался жить со мной. Хороший мужик был. Я родила ему трех девочек, но все они умерли. А потом этот брат свалился в колодец там вон, на углу, и утонул. Меня взяли на завод уборщицей, жизнь стала налаживаться. Уже старухой я родила еще одного сына. Он сейчас с братьями на реке.
За кухонным шкафом тихо скреблась мышь.
— Хорошо, что могу жить в собственном доме, хотя всю жизнь ненавидела эту русскую лачугу.
Старуха встала, достала
— Ничего мне больше не надо, а вот по тундре тоскую.
Мужчина проснулся и прокряхтел:
— Старуха слагает небылицы, словно тот еще Пушкин.
Комната девушки была маленькой, темной и печальной. В ней стоял затхлый запах простыней, на обоях, покрытых пятнами плесени, висел старый гобелен. Полкомнаты занимала большая, пышущая жаром печь, но, несмотря на это, наружные стены были покрыты толстым слоем инея, а пол блестел ото льда.
Девушка лежала на соломенном матрасе между чистыми накрахмаленными простынями. Гладкая прохлада простыней успокаивала. Медленно вставало солнце, и звезды пропадали с сумрачно синеющего неба. За обоями тихо скреблась мышь, девушка заснула.
Она проснулась от кошачьего дыхания. Кошка сидела рядом с ней на подушке и пристально ее разглядывала. Девушка погладила старую кошку по гладкой блестящей шерстке и прислушалась к треску мороза по углам, звону самовара и шуршащим шагам старухи. Она какое-то время рассматривала неподвижно повисшую в луче света пыль, потом поспешно села на кровати и выглянула в окно. Занималось тщедушное утро. Она проспала целые сутки.
Девушка взяла кошку на руки, та открыла беззубый рот, чтобы мяукнуть, но не смогла выдавить из себя ни звука. Девушке стало очень грустно.
На третьем году обучения она познакомилась с Митькой в магазине «Мелодия». Убогий очкарик с плохой осанкой и маленькой квадратной бородкой. У него были густые черные короткие волосы и глаза, которыми он моргал так, словно свет его как-то особенно раздражал. Они пошли в кафе, проболтали там много часов и договорились о следующей встрече. Митьке понравились синие, как лед, глаза девушки и ее беззаботный смех. Через несколько недель Митька пригласил ее домой. Его комната выходила окнами в парк, и девушка любовалась на розовое морозное зимнее небо и на город, окутанный то дымчатой мглой, то молочным туманом. Митька рассказал, что ему только что исполнилось семнадцать. У него была широкая старая железная кровать с жестким матрасом, набитым конским волосом, и белый пододеяльник с позвякивающими костяными пуговицами. Девушка осталась на ночь. Потом настали другие ночи и другие дни, похожие один на другой, наполненные суетой света и тени.
Старуха поставила на стол блюдо с гречневой кашей, миску с дымящимся жирным борщом, а мужчине протянула стакан сметаны и бутылку водки. Девушка пила чай, старуха тоже, мужчина вытер пот со лба, опрокинул стакан сметаны в рот и довольно рыгнул, в другой стакан он налил водки.
— Давайте выпьем за всех женщин мира. За мудрость старости, за разум сердца и красоту молодости, за вашу доброту и дружбу, моя старушка, и за прибрежного пескаря с серебристыми боками!
Выпив, мужчина закусил куском черного хлеба, смазанного сверху горчицей и посыпанного солью и перцем. Он вновь наполнил стакан и на мгновение поднялся:
— Многие поспешившие обогнать свое время соотечественники вынуждены дожидаться его в ужасном месте, так давайте же не будем спешить, а насладимся теплом друг друга и этим моментом.
Когда пришло время ехать, мужчина достал из кармана изящный китайский фонарь и банкноту в двадцать пять рублей и протянул их старухе. Та удовлетворенно кивнула и проводила их до двери. Мужчина и девушка шагнули из бурлящей, жаркой кухни в свежее морозное утро, которое тут же, словно розгами, хлестнуло по лицам путешественников колючим ветром.
Мужчина крутил напряженными руками безвольную баранку «победы». На прямом участке дороги его голова упала на руль. Девушка сказала, что теперь поведет она.
Заснеженные, борозда
Мужчина сглатывал старое похмелье, которое новая порция водки не смогла побороть. Он трясся всем телом, даже адамово яблоко вздрагивало.
— Мне бы только глоток рассола, и все было бы хорошо. Сердце успокоилось бы.
Лицо мужчины стало красным, а взгляд таким тяжелым, что девушка не выдержала и отвернулась.
Мужчина попросил ее остановиться на углу, недалеко от машины с синей цистерной.
— Так хреново, что я просто не могу не сходить туда.
Мужчина резво выпрыгнул из машины, достал из багажника пустую десятилитровую канистру и отправился с ней к цистерне, на боку которой было красивыми черными буквами написано «Квас». Вернувшись к машине с канистрой под мышкой, он весело насвистывал.
— Зубы сводит.
С блаженным выражением на лице он отпил прямо из канистры. Повсюду распространился сладковатый запах кваса.
— Теперь не сводит.
И рот его растянулся в широкую гагаринскую улыбку.
— Когда я влюбился в Катеньку, у меня не было за душой ни копейки. К тому времени я уже много месяцев прожил голодранцем, и, несмотря на это, жизнь не казалась мне горькой, еды, любви и водки вполне хватало. А потом появилась Катенька, нарисовалась в проеме хлебного магазина, и я как был, во хмелю, позвал ее в гости. Тогда-то и начались проблемы. К мужику в гости должна прийти женщина, пусть и в некотором роде шлюха, а у него нет денег на сушки, чай и шампанское. Так что я засучил рукава и стал действовать. Сначала спросил у Кольки, соседа, не займет ли он мне пятерку. «Есть только трешка, да и та нужна самому», — отбрил меня Колька. Я зашел в угловую комнату к Вовке, думал найти у него рубль или два, но этот алкаш был на мели. Спустился этажом ниже, к Сергею, и умолял его дать пятерку. «Рубль», — сказал он. Так я слонялся от двери к двери. Обошел всех своих друзей и врагов, и через неделю у меня в кармане было уже двадцать шесть рублей и три копейки. Я был так горд, что даже член стоял колом. Пришла Катенька. Я угощал ее шампанским, сам же выпил несколько бутылок водки. Все было как надо. Когда пришло время ложиться спать, я изобразил из себя покорного и непритязательного мужика. Достал из-за шкафа раскладушку и застелил ее для себя, а Катеньке отдал свою кровать. И что же дальше? Как только я вытянулся на раскладушке, с одной только похотливой мыслью в голове, Катенька тут же крепко ухватила меня за причинное место, так что раскладушка упала. Она прилипла своей потной мохнаткой к моему члену, и я сдался. Когда дело было почти закончено, Катенька прорычала: женись. Я же в угаре ответил: конечно, почему нет.
Мужчина вытер указательным пальцем опухшие губы.
— Не так все было. Но могло бы быть.
Они нашли крючконосого владельца «победы» у газетного ларька, втиснувшегося между двух киосков. Длинные руки старика, одетого в поношенный ватник, свисали до самых колен. Мужчина пошептался с ним какое-то время, после чего старик пригласил их пообедать.
Они протопали по морозу в ближайшую столовую, на двери которой висела табличка «Закрыто», и зашли внутрь.
В воздухе висел жирный запах производственной кухни. Столовая представляла собой просторный зал с высокими потолками и практичной толково расставленной мебелью. Напротив окон стояли длинные столы, по обеим сторонам которых тянулись узкие скамейки. Они встали в конец очереди, образовавшейся перед раздачей. На одной стене, чуть покосившись, висела хорошо выполненная репродукция картины Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Кто-то дорисовал карандашом стрелку к письму и подписал «Сталину». На задней стене жужжал вентилятор, под ним стоял полуразвалившийся диван, обитый цветастой клеенкой.