Купе № 6
Шрифт:
— Не касайся порога, когда будешь входить. А то они снесут тебе голову, — сказал мужчина, щелкая пальцами.
Женщины пошли впереди и открыли дверь юрты. Она была выкрашена в красный цвет и ужасно скрипела. Девушка осторожно ступила внутрь. Посреди юрты, на голой земле, дымил небольшой костер, вокруг которого хлопотали молодая и пожилая женщины. Когда они заметили позади дымной завесы девушку, то жестами пригласили ее сесть ближе к огню. Пожилая женщина протянула ей пиалу с белым чаем.
Вскоре молодая девушка расстелила цветастый матрас на полу юрты, в углу для гостей. Пожилая положила на матрас пестрое ватное покрывало
Она проснулась от пения дрозда. Лежа на матрасе, она смотрела, как мужчина, Гафур и все население юрты жуют баранину, не спеша, без особого наслаждения, запивая всё кумысом. Стараясь не наступить на порог, она вышла из юрты. Ее приветствовала легкая тишина ночи. Шипящее солнце скрылось за Золотыми горами, и в небе зажглись тысячи сухих и беспокойных звезд. Они простирались по всему синему космосу, Млечный Путь тревожно сиял над горными вершинами, галактики шептались над юртами. Девушка села на камень и дотронулась до его холодной поверхности. Камень оставался безмолвным. Она смотрела, как певчий дрозд дразнит привязанного к столбу кречета.
Утром глаза девушки по-прежнему болели, голова гудела, а в ушах раздавался невыносимый космический шум. Плечи опустились, голова бессильно свисала.
Льдисто-яркое солнце не щадило. Летом то же самое солнце высушивало капли дождя прежде, чем они успевали коснуться земли. Обжигающий морозный ветер дул с севера. Он принес с собой мертвую ворону и рваный холщовый мешок. Подпитанная ночным морозом изморозь покрывала стены юрты. Черные, тонкие, острые полоски дыма сонно висели в воздухе.
Девушка стояла на месте. С востока шел режущий свет, на западе господствовал густой, серый, похожий на желе, туман, с северной стороны у самого горизонта висела кроваво-красная комета. Казалось, что на бумагу, вымазанную синими чернилами, приклеили переводную картинку тридцатых годов. Девушка залюбовалась стаей журавлей, дружно вышагивающих по равнине и склевывающих с земли останки умерших осенью кузнечиков. Она смотрела, как пятеро черных длинношерстных быков выкапывают копытами траву из-подо льда. Она слушала, как блеют овцы, и шла к кустарнику, заиндевелые ветви которого печально склонялись до самой земли. Женщины доили коз.
Гафур появился словно ниоткуда, бодрый и уже принявший дозу, запрыгал по обледенелому снегу в щегольских остроносых сапогах, а потом вдруг сорвался с места и ушел к лошадям вслед за каким-то монголом. Вместе они отвязали двух норовистых лошадей и подвели их к юрте: мужчины отправлялись на поиски пропавшей ночью отары полудиких овец.
Девушка вышла к берегу бурного ручья. Оттуда открывался вид на огороженный деревянным забором загон для лошадей, который в тот момент пустовал. За ней увязалась маленькая дворовая собачка. Из ее пасти поднимался белый пар. Собака остановилась, задумалась на мгновение, уставилась на девушку печальными зелеными глазами, потом подошла ближе, ткнулась мордой ей в колени, тяжело вздохнула и убежала. Вдали на склоне горы раскачивался из стороны в сторону густошерстный верблюд, тянущий полуразвалившуюся телегу с длинными оглоблями. Девушку заметил
— Как ни пытайся, дальше своего носа не увидишь. Но помни даже в самые черные дни, что за мертвым горизонтом всегда есть жизнь. Когда Мишка ушел, я завидовал ему. Повезло, выбрался, а мне пришлось остаться. Но сейчас...
От мужчины несло теплым потом. Яркие солнечные лучи отражались от ледяной поверхности горного склона, покрывшегося за ночь слоем невесомого, как пудра, снега. Легкая печаль низким облаком повисла над чистой равниной. Мужчина в задумчивости чесал затылок. Небо дышало весенним теплом.
— Знаешь, почему человек живет дольше, чем многие животные? Потому что звери всегда полагаются только на инстинкты и никогда не ошибаются. Мы же, люди, верим в торжество разума и все время промахиваемся. Половина нашей жизни уходит на то, что мы совершаем глупости, вторая половина — на понимание того, что лоханулись, и попытки исправить то, что можно исправить. Вот для всего этого цирка нам и нужно так много лет. Я родился в сорок первом. Отец, которого, как известно, не выбирают, зачал меня по пути из трудового лагеря на фронт. Мать была озлобленная и суровая женщина. Она ненавидела отца, который уехал в тюремном вагоне хлебать баланду в Сибири и оставил ее голодать перед самой войной. В пять лет я знал об этой жизни все, остальные сорок ушли на то, чтобы понять ее.
Мужчина поднял с земли горсть камней и стал один за другим кидать их в воду. Девушка видела, как напряглись его руки.
— Я часто задумываюсь, как мне удалось выжить. В юности я до дури боялся всего, а потом решил победить страх. Пошел в секцию дзюдо, и через пять лет у меня был черный пояс. После этого я уже не боялся. Я готов умереть когда угодно. Но даже сейчас, когда я возвращаюсь домой в Москву и слышу, как мать дышит в соседней комнате, моя кожа покрывается мурашками. Я презираю ее, хотя порой мне ее жалко. Человек, который всегда прав, — убийца без зрения и слуха. Правда, тебе этого не понять, да и не надо. Просто будь и всё.
Мужчина замолчал, вокруг повисла напряженная тишина. Он достал из сапога нож, щелчком открыл лезвие и провел пальцем по его блестящей, отполированной поверхности. В его полузакрытых веках пряталось глубокое разочарование.
— Нет ни рода, ни связей. Нить оборвалась еще до моего рождения, да и стоит ли будить призраков. Повозка прошлого везет лишь к мусорной яме.
Он протянул нож девушке.
— Здесь отцовский крест, на этом ноже. Не знаю, что он им делал, но я ударил этим ножом Римму. Одна зараза убила другую заразу.
Он коснулся лезвием ножа своей щеки.
— Теперь он твой.
Девушка взяла нож. Тяжелый. Черная костяная ручка и вплавленный в нее серебряный православный крест. Она ощутила его силу и почувствовала, словно сквозь нее прошел весь проделанный ножом путь, со всеми его светлыми и темными сторонами. Все радости и печали, надежда и отчаяние, ненависть и любовь. Затем она посмотрела мужчине прямо в глаза и сказала, словно Иов:
— Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня, и чего я боялся, то и пришло ко мне [2] , Вадим Николаевич.
2
Иов, 3, 25.