Купец и волшебные врата (сборник)
Шрифт:
При этом его высказывании лакуна в моей реконструкции его сути заполняется и переполняется, и следствия окрашивают все, что я знаю о нем. Он имеет в виду Слово: фразу, которая, будучи произнесена, разрушает разум того, кто слушал. Рейнольдс утверждает, что этот миф — правда, что у каждого разума есть такой встроенный спусковой механизм — есть фраза, которая может сделать человека сумасшедшим, идиотом, кататоником. И он говорит, что знает такое слово для меня.
Я тут же отключаю все органы чувств, направляя входную информацию от них в изолированный буфер кратковременной памяти. Потом создаю имитатор собственного сознания,
Все приготовления я успел сделать, когда Рейнольдс закончил произносить мое имя: следующая его фраза могла быть командой уничтожения. Я теперь воспринимаю входную информацию от органов чувств с задержкой на сто двадцать миллисекунд. Я пересматриваю свой анализ человеческого разума в поисках доказательств его предположения.
А тем временем отвечаю легко и небрежно:
<Давай свой коронный выстрел.>
<Не бойся, он у меня не на кончике языка.>
Мой поиск что-то дает. Я ругаюсь про себя: есть очень хитро скрытый черный ход в конструкции психики, который я не заметил, потому что не искал. Мое оружие било рождено интроспекцией, а он придумал такое, которое мог создать только манипулятор.
Рейнольдс знает, что я построил оборону. Не рассчитана ли его спусковая команда на ее обход? Я продолжаю изучать природу действия спусковой команды.
<Чего ты ждешь?>
Он уверен, что это дополнительное время не даст мне возможности построить эффективную оборону.
<Угадай.>
Какое самодовольство! Неужели он действительно так легко может со мной играть?
Я прихожу к теоретическому описанию действия спусковой команды на нормала. Есть общая команда, которая может сделать из любого докритического разума tabula rasa, но для усиленного разума требуется настройка, размеры которой трудно определить. Стирание имеет выраженные симптомы, о которых может предупредить меня имитатор, но это симптомы процесса, вычисляемого мной. По определению команда разрушения есть то конкретное уравнение, которое превосходит мою способность к воображению. И не сколлапсирует ли мой метапрограммист, диагностируя состояние имитатора?
<Ты использовал эту команду разрушения на нормалах?>
Я начинаю подсчитывать, что нужно для выработки команды уничтожения на заказ.
«Однажды поэкспериментировал с одним наркоторговцем. Потом скрыл следы ударом в висок. >
Становится очевидным, что создание такой команды — колоссальная задача. Для нее требуется тончайшее знание моего разума. Я экстраполирую, что он может обо мне знать. Кажется, этого недостаточно, учитывая мое перепрограммирование, но у него может быть техника наблюдения, мне неизвестная. Я остро осознаю, какую фору он получил, изучая внешний мир.
<Тебе придется делать это много раз.>
Его сожаление очевидно. Его план не может быть реализован без еще многих смертей: нормальных людей — по стратегической необходимости, и усиленных его помощников, которые поддадутся соблазну возвышения. Отдав эту команду, Рейнольдс, быть может, перепрограммирует
<Я не утверждаю, что я святой. >
Всего лишь спаситель.
Нормалы могли бы назвать его тираном, ошибочно принимая за одного из своих, и они бы не поверили собственному суждению. Они бы не могли постичь, что Рейнольдс равен своей задаче. Его решение оптимально в их делах, а их понятия жадности и честолюбия к усиленному разуму не применимы.
Актерским жестом он поднимает руку, вытянув указательный палец, будто чтобы подчеркнуть свое высказывание. У меня недостаточно информации, чтобы создать его команду уничтожения, так что я могу только защищаться. Если я выживу после этой атаки, я, быть может, получу время атаковать сам.
Он с поднятым пальцем произносит:
— Понимай.
Сначала я не понимаю. А потом, к ужасу своему, — понимаю.
Он не создал команду для произнесения, это совсем не сенсорный спусковой механизм. Это выключатель в памяти: команда запускает цепь восприятий, индивидуально безвредных, которые он вложил в мой мозг как адские машины. Ментальные структуры, возникшие в результате этих записей в память, теперь разрешаются орнаментом, формируя гештальт, который определяет растворение меня. Я сам проинтуичил Слово.
Тут же разум мой запускается как никогда быстро. Против моей воли летальное осознание навязывает себя мне. Я пытаюсь затормозить ассоциации, но эти воспоминания не подавить. Процесс идет неумолимо, как следствие моего сознания, и я, как человек, падающий с высоты, могу только наблюдать.
Идут миллисекунды. Моя смерть происходит у меня на глазах.
Образ бакалейной лавки, проходящего мимо Рейнольдса.
Психоделическая рубаха на мальчишке. Рейнольдс запрограммированными образами внедрил в меня внушение, чтобы моя «случайным образом» перепрограммированная психика осталась восприимчивой. Еще тогда.
Времени нет. Единственное, что я могу, — перепрограммировать себя случайно сейчас, в бешеном темпе. Акт отчаяния, может быть, ведущий к увечью.
Странные модулированные звуки, которые я услышал, войдя к Рейнольдсу.
Я воспринял роковые наития раньше, чем поставил какую-либо оборону.
Я разрываю свою психику на части, но заключения становятся яснее, разрешение острее.
Я сам, строящий имитатор.
Создание этой оборонительной структуры придало мне восприимчивость, нужную для распознания этого гештальта.
Я уступаю его превосходящей изобретательности. Она очень пригодится ему в его предприятии.
Прагматизм служит спасителям куда лучше эстетизма.
Интересно, что он будет делать после того, как спасет мир?
Я воспринимаю Слово и средства, которыми оно действует, и потому я растворяюсь.
Примечание автора
Это самый старый рассказ в этой книге, и он мог бы вообще никогда не появиться в печати, если бы не Спайдер Робинсон, один из моих инструкторов в «Кларионе». Рассказ набрал целую пачку отказов, когда я рассылал его впервые, но Спайдер меня подвигнул послать его снова, когда у меня в резюме уже значился «Кларион». Я кое-что переделал и отослал его, и на этот раз реакция была куда благожелательнее.