Купец из будущего. Часть 1
Шрифт:
Старший из авар прокричал что-то непонятное. Впрочем, это не могло быть ничем иным, кроме команды встать и идти, благо солнце поднялось уже высоко. Люди, подгоняемые тупыми концами копий, понуро побрели на восток. Туда, откуда и приходили в эти земли страшные всадники авары. Детишек не вязали, их заставили идти рядом с бабами. Да и куда денется пятилетний мальчишка, если отойдет от родной деревни на пару-тройку верст? Бежать в лес к волкам? Смешно! И Самослав, не видя ничего перед собой, тупо переставлял ноги, пока силы не оставили его. И тогда всадник поднял его, словно цыпленка, и посадил впереди себя на коня. Само тогда в первый раз ехал верхом, ведь у них в деревне лошадей не было. Несколько раз батя приносил с охоты мясо тарпана, что табунами бегал в лесах, но дичь уходила все дальше, она не терпела соседства с человеком. Кроме волков, пожалуй, чей вой пугал мальчика стылыми зимними вечерами. Батя учил, что человеку в лесу нет спасения от волчьей стаи. Даже если забраться
Самослав не знал, что прямо сейчас мамка, глотая бессильные слезы, наблюдала из кустов за тем, как его уводят. Несмышленые братья задумали было дать рёву, но мамка крепко заткнула им рты, и замерла в кустах, недвижимая. Она сделала свой выбор, она не станет рисковать.
Николай Семенович жадно читал страницу за страницей, ведь то, что ему снилось, не могло быть горячечным бредом умирающего. Он никогда не слышал ни про великих каганов, ни про их войны с какими-то лангобардами, а значит, и присниться ему такое просто не могло. Он ломал голову над природой своих сновидений, но поделиться этим не мог ни с кем. Он как-то попробовал пересказать свои сны жене, но она смотрела на него безучастно, будучи мыслями очень далеко. Ей было не до авар и славянского мальчишки. У нее умирал муж.
Николай Семенович бросил это бессмысленное дело, и каждый новый сон встречал, словно вызов. Он гнал от себя гнетущие мысли, погружаясь с головой в свежую информацию, что отвлекала его от опостылевшего телевизора. Он цеплялся за новую жизнь, что дарили ему эти сновидения, она манила его к себе. И он читал запоем, проглатывая страницу за страницей, дивясь чудным именам и обычаям. А вот мнение современников о далеких предках его покоробило. Он представлял себе славян былинными богатырями, сошедшими с картин Васнецова. А тут император Маврикий, один из лучших военачальников своего времени, знавший этот народ не понаслышке, пишет в своем труде «Стратегикон»:
«Они селятся в лесах, у неудобопроходимых рек, болот и озер, устраивают в своих жилищах много выходов вследствие случающихся с ними, что и естественно, опасностей. Необходимые для них вещи они зарывают в тайниках, ничем лишним открыто не владеют и ведут жизнь бродячую.
Сражаться со своими врагами они любят в местах, поросших густым лесом, в теснинах, на обрывах; с выгодой для себя пользуются засадами, внезапными атаками, хитростями, и днем, и ночью, изобретая много разнообразных способов. Опытны они также и в переправе через реки, превосходя в этом отношении всех людей. Мужественно выдерживают они пребывание в воде, так что часто некоторые из числа остающихся дома, будучи застигнуты внезапным нападением, погружаются в пучину вод. При этом они держат во рту специально изготовленные большие, выдолбленные внутри камыши, доходящие до поверхности воды, а сами, лежа навзничь на дне реки, дышат с помощью их: и это они могут проделывать в течение многих часов, так что совершенно нельзя догадаться об их присутствии. А если случится, что камыши бывают видимы снаружи, неопытные люди считают их за растущие в воде, лица же, знакомые с этою уловкою и распознающие камыш по его обрезу и занимаемому им положению, пронзают камышами глотки лежащих или вырывают камыши и тем самым заставляют лежащих вынырнуть из воды, так как они уже не в состоянии дольше оставаться в воде.
Каждый вооружен двумя небольшими копьями, некоторые имеют также щиты, прочные, но трудно переносимые с места на место. Они пользуются также деревянными луками и небольшими стрелами, намоченными особым для стрел ядом, сильно действующим, если раненый не примет раньше противоядия или (не воспользуется) другими вспомогательными средствами, известными опытным врачам, или тотчас же не обрежет кругом место ранения, чтобы яд не распространился по остальной части тела.
Не имея над собою главы и враждуя друг с другом, они не признают военного строя, неспособны сражаться в правильной битве, показываться на открытых и ровных местах. Если и случится, что они отважились идти на бой, то они во время его с криком слегка продвигаются вперед все вместе, и если противники не выдержат их крика и дрогнут, то они сильно наступают; в противном случае обращаются в бегство, не спеша померяться с силами неприятелей в рукопашной схватке. Имея большую помощь в лесах, они направляются к ним, так как среди теснин они умеют отлично сражаться. Часто несомую добычу они бросают как бы под влиянием замешательства и бегут в леса, а затем, когда наступающие бросаются на добычу, они без труда поднимаются и наносят неприятелю вред. Все это они мастера делать разнообразными придумываемыми ими способами, с целью заманить противника.»
– М-да, – озадаченно произнес Николай Семенович, которому до этого при слове «славяне» ничего не приходило в голову? кроме картины «Три богатыря». – Я все это
Он задремал, не зная, что больше ему не суждено будет открыть глаза. Через пару часов фельдшер скорой помощи смотрел на него усталым равнодушным взглядом и терпеливо говорил рыдающей жене:
– Ну, что вы от нас хотите, женщина?
– Сделайте что-нибудь! Он же задыхается, – плакала Людмила Ивановна.
– Он умирает, – жестко сказал фельдшер. – И вы это знаете. По закону я обязан провести реанимационные мероприятия, и я их сейчас проведу. Он что получает и в какой дозе?
– Морфин, – понуро ответила Людмила Ивановна. – До шести ампул в день.
– Без вариантов, – махнул рукой фельдшер. – От такой дозы даже здоровый человек помрет. Отойдите, женщина, вы будете только мешать.
Николай Семенович смотрел на этот разговор как будто сверху. Его собственное тело вызывало у него сейчас лишь гадливое недоумение. Он помнил себя совсем другим, не дряхлой развалиной с заострившимся лицом, а бодрым и полным сил мужиком, которому и шестьдесят давали с трудом. Все! Он начал стремительно удаляться от своего тела, от рыдающей жены и от фельдшера, который имитировал спасение его жизни. Все это скоро превратилось в точку и исчезло, а Николай Семенович летел по какому-то бесконечному туннелю, в конце которого быстро росло пятно света. Внезапно сознание его словно дернуло в сторону, и пятно стало удаляться с немыслимой скоростью. Вскоре он летел в полной темноте, и это казалось бесконечным. Вспышка света!
– Где это я?
Глава 3
– Где это я? – растерянно подумал Николай Семенович. – Я уже умер? Это со всеми так после смерти происходит? Или меня этот коновал так сильно током шарахнул, пытаясь запустить остановившееся сердце?
Вопросы полились рекой, и самым главным из них стал этот: А кто я такой, вообще?
Худые, жилистые руки с пальцами, украшенными обкусанными грязными ногтями, никак не могли принадлежать ему. Николай Семенович ощупал себя и пришел к неожиданному выводу. Он молодой мужчина. В последнем он с чувством глубокого удовлетворения убедился, когда развязал веревку на немудреных портах и осмотрел свое хозяйство. Оно оказалось в полном порядке и, судя по горделивому положению этого самого хозяйства, сейчас наступило раннее утро. На вопрос «кто я?», ответ был получен быстро. Он – молодой парень неизвестной наружности по имени Самослав. А еще он был человеком по имени Николай Семенович Мещеряков, который смотрел на происходящее, словно со стороны. По крайней мере, он совершенно точно знал, что если Самослав прямо сейчас не принесет воды и не разожжет костер, то хозяин немилосердно отдубасит его своей палкой.
– Само, паршивец! – услышал он рассерженный крик. – Вот я тебе сейчас задам!
– Уже бегу, хозяин! – Николай Семенович с любопытством слушал, как из его рта льется незнакомая речь, и как непривычно легкое упругое тело выскакивает из какой-то крытой телеги, хватает деревянное ведро и несется к реке, что была совсем рядом с их стоянкой.
Парень оказался простым до крайности, и Николай, чувствуя его мысли и желания, был безмерно удивлен. С одной стороны, мальчишка оказался неглуп, бойко лопотал на шести языках и знал счет в объеме первого класса. С другой, его желания были крайне незатейливы и крутились лишь вокруг еды и безделья. Собственно, есть он хотел всегда, даже когда спал. Казалось, он вообще никогда не ел досыта. А потому, слегка заморив червячка, он искал возможность подремать так, чтобы не попасть под бдительное хозяйское око. Пока тело само, без участия разума тащило воду и разводило костер, чиркая до крайности грубым ножом по кремню, Николай Семенович развил умственную активность, несвойственную ранее этому организму. Несомненно, это был тот самый мальчишка, который ему снился, только сейчас он был существенно старше, лет шестнадцати. По крайней мере, такое мнение у него сложилось, когда он попытался увидеть свое отражение в ведре с водой. Это что же, он теперь попаданец, что ли? Так все нормальные попаданцы в сорок первый год проваливаются, а его в самые что ни на есть, Темные века занесло. Никаких склонностей к волшебству он у себя не обнаружил, как не нашел рядом заботливого волшебника, который его всему этому волшебству научит. А вот воспоминания, что робко продирались из памяти мальчишки, не обрадовали абсолютно. Жилось ему тут откровенно хреново.
– Ленивый венд, – ворчал хозяин, доставая из кибитки мешочек с крупой. Еду рабам он не доверял. Съедят вмиг. Ведь жизнь приучает раба к тому, что думать о завтрашнем дне не нужно, об этом подумает хозяин. Дело раба – повиноваться. И эту нехитрую мысль Николай Семенович ощутил моментально, ведь она была основой жизни человека, в чье тело его занесла прихотливая воля судьбы. Он был рабом с малых лет, и хозяин стал ему если не отцом, то одним из самых близких людей на свете, за исключением стряпухи Венеранды, пожалуй. Та с самого начала была к Само чуть менее зла, чем все остальные люди вокруг. По крайней мере, когда она орала на него или колотила за украденную лепешку, то делала это без особой злобы. По-отечески скорее, для порядка.