Купель дьявола
Шрифт:
В феврале умер Аркадий Аркадьевич Гольтман.
Да. Теперь я вспомнила точно. Некролог в газете, который я подсмотрела у соседа в метро, а потом встреча с его разбитым параличом страха племянником. Тогда я спросила у младшего Гольтмана об экспертах, которые могли видеть картину. Он вспомнил, что дядя приглашал нескольких. Одного даже из-за рубежа.
Из-за рубежа. А Херри-бой был еще и экспертом, не стоит забывать об этом. Возможно, его приезд в Россию был никак не связан с Аркадием Аркадьевичем, но почему Херри не сказал нам, что уже был в России?
Неплохо бы спросить самого Херри. Но мне почему-то не хотелось спрашивать. Если бы не дурацкий мотор, который не мог сломаться просто так… Если бы не дурацкий, специально подсушенный остров, где есть только он и я. И часть триптиха, которому он поклоняется.
И больше никого.
Летом, когда я — достаточно праздно — размышляла о возможности умышленного убийства Алексея Титова, я воспользовалась излюбленной формулировкой моих излюбленных дамских (“собакинских”, сказал бы Лавруха) детективов.
Ищи, кому выгодно.
Смерть Титова была выгодна его конкурентам, здесь и к гадалке ходить не надо. Но никаких конкурентов в особняке Титова не было — только верные друзья, которых пригласил сам Титов. А битый двумя покушениями Леха был предельно осторожен.
Еще тогда я подумала о Херри-бое: он был в кабинете, он страстно мечтал обладать картиной. Смерть Лехи была ему на руку. Все получилось именно так, как хотел голландец. Но тогда я отмела его, исключила из куцего списка возможных подозреваемых только потому, что он не имел никакого отношения к двум предыдущим смертям. Он не мог знать о них. Он никогда не был в России до прошлого лета.
Но теперь я держу в руках его паспорт, и паспорт утверждает обратное.
Февраль.
Зачем он соврал?..
— Катрин! — раздался голос Херри у меня за спиной, и я вздрогнула.
— Куда вы пропали, Катрин?
— Никуда. Просто дышу свежим воздухом, — я быстро спрятала паспорт Херри во внутренний карман куртки.
Херри-бой забрался в катер и присел на банку против меня. Он был в точно такой же куртке. Моей куртке. Наверняка он помнит, куда положил паспорт, и стоит ему засунуть руку в карман… Точно такой же карман… И он обнаружит отсутствие документов. Или он уже обнаружил их и поэтому пришел сюда? Сейчас утопит меня, как щенка, в узкой щели между катером и причалом. Недаром сегодня ночью он распространялся о смерти дочери бургомистра, так похожей на меня.
Абсолютный эффект, и никаких следов…
Я так ясно увидела эту картину, что вцепилась пальцами в края банки. Так просто я не сдамся, не такой уж он и сильный, этот Херри-бой…
Совсем несильный Херри-бой смотрел на меня и улыбался. Но теперь даже его застенчивая улыбка, к которой я успела привыкнуть, пугала меня. Совершенно непонятно, что у него на уме.
— Здесь чудесный вид, — сказала я первое, что пришло в голову.
Не слишком удачная реплика: из катера был виден только причал, часть дома Херри и серое безрадостное море.
— Я пятнадцать лет им наслаждаюсь, — поддержал меня Херри. — Не могу жить нигде,
Интересно, что он хочет этим сказать?
— Что-то не похоже, чтобы кто-то еще сильно сюда рвался.
— Вы оценили картину. Я видел. Она по-настоящему вас задела. Но картина — это часть острова. Или остров — часть картины. Вы понимаете меня, Катрин?
— Не совсем… Идемте в дом, Херри. Я замерзла.
И тогда он сделал то, чего я никак не ожидала. Он нагнулся ко мне, взял мои руки в свои и поднес их к лицу. Дыхание Херри было нежным и обжигающим одновременно, мне не слишком нравился этот ритуальный жест, но я сочла за лучшее рук не отрывать. Пока ладони Херри-боя заняты мной, он не полезет во внутренний карман и не обнаружит отсутствие паспорта.
— Вы ведь первый раз были в России… — господи, ну кто меня за язык тянет?! — Вам понравился Петербург, Херри?
— Не знаю. У меня сложные отношения с городами… Думаю, если бы в ваши руки попал Амстердам, то через несколько веков он бы выглядел так же печально.
— В чьи руки?
— В ваши. Русские. Вы слишком заняты своей душой и своей политикой, чтобы обращать внимание на такую мелочь, как города.
— Вы несправедливы к русским, Херри. Я тоже русская.
— Вы не похожи. Вы — совсем другое…
Совсем другое — это что? Циничный брайтон-би-чевский вариант? Херри уже упрекнул меня в излишней практичности… Или я больше похожа на голландку, которая жила здесь пять веков назад?
— Зачем вы позвали меня сюда, Херри?
— Я хотел, чтобы вы увидели картину. И еще кое-что… Вы очень умная, Катрин. Но я не знаю, хорошо это или плохо…
Прислушиваясь к дыханию Херри, я судорожно соображала, куда же засунуть свой ум. И что он вообще подразумевает под умом. Сцена в аэропорту до сих пор стояла перед моими глазами: тогда я начала развивать версию умышленного убийства, и Херри-бой взволновался.
— У меня был… как это вы, русские, говорите… У меня был умысел, когда я пригласил вас сюда.
Что ж, испорченный мотор катера не оставляет в этом никаких сомнений. Лучше прикинуться наивной рыжей дурой.
— У вас свежий взгляд, Катрин. Я хочу, чтобы вы помогли мне разрешить одну загадку.
— Я не знаю…
— Мне почему-то кажется, что у вас получится. Что существует какая-то связь между вами и островом. И теми событиями, которые произошли здесь.
— Это смешно, Херри. Дальше Венгрии я до сих пор не выезжала.
— Это не имеет никакого значения. Вас зовут также, как и ее, Катрин. И вы на нее похожи. Таких совпадений не бывает.
— Она плохо кончила, эта ваша дочка бургомистра. Мне бы не хотелось повторять ее судьбу до конца.
— Это совсем не обязательно. Совсем не обязательно, чтобы конец был именно таким.
В устах Херри это прозвучало так мрачно, что я наконец-то отдернула руки. Не хватало еще, чтобы он начал угрожать мне.
— А каким? — с вызовом спросила я. Херри-бой смутился.