Купленная. Игра вслепую
Шрифт:
Я же понятия не имел, куда ее утащит Стрельников-старший и что будет с ней там делать. Если для него не проблема избить собственного сына, то разобраться с безродной шлюшкой на любимый для него манер — это вообще даже не тема для высоко интеллектуального разбора вопроса. А с его-то безграничной фантазией в подобных делах и особой любовью к деталям, страшно не то что думать или фантазировать о том, куда его способно завести неуемное воображение с одержимым желанием отыграться на самом слабом… Тут бы как-то самому не двинуться рассудком и не дойти до ручки раньше времени.
Хрен со мной, хрен с моим временным недомоганием и переломами костей. Через день-другой я уже смогу ковылять на своих ногах
Лучше бы мне сразу прострелили голову. Иначе жить в этом аду в таком состоянии…
Не удивительно, что у меня случилось только до вечера пару срывов и меня чуть было не перевели в психиатрическое отделение ближайшей дурки. На благо хоть успели до этого связаться с моей матерью, а все мои попытки встать с кровати и докричаться до перепуганных мною же медсестер, пресекли парочкой уколов с ядреной дозой снотворного…
— Боже, Кир. БОЖЕ МОЙ. Что случилось?.. Господи. Я думала это какая-то злая шутка или розыгрыш…
С очень большим усилием воли, я попытался в который уже раз за последний час разлепить свои затекшие веки и удержать глаза открытыми чуть больше пяти секунд. Голова при этом гудела, как и после моего невообразимо тяжелого пробуждения — с отупляющим шипением и ложным давлением горячего вакуума в том месте, где должны вроде как находится мозги, а не распирающая изнутри черепушку гулкая пустота. Мыслей, естественно, от таких очешуительных ощущений вообще не возникало, впрочем, как и эмоций с чувствами. Я просто валялся полутушеным овощем в очень удобной постельке в том положении, в которое меня уложили терпеливые сиделки, и время от времени пытался открыть глаза, сразу же натыкаясь на белоснежный потолок палаты.
Причем спать тянуло не сколько из-за мнимого чувства опустошающей усталости с полным физическим бессилием, а из-за абсолютной апатии ко всему и вся, в которую меня ввели искусственно с помощью сильнодействующих успокоительных. Разве что глаза при этом не переставали слезиться, а сознание час от часу настойчиво пульсировать где-то на самых дальних окраинах замороженного рассудка кратковременным напоминанием о том, кто я, почему я здесь лежу, да и что вообще не так с окружающей меня реальностью.
Слава богу, срок этих долбанных препаратов длился не так уж и долго, хотя и казалось, что они как-то останавливали время в целом, растягивая его в заунывную вечность без смысла, звуков и осязания пространства. Хотя, опять же вру. Какие-то звуки до меня все-таки долетали. Может просто не оседали в памяти, проваливаясь в черную дыру небытия или рикошетя от ее защитных блоков невидимой шрапнелью. Зато каким было эпичным возвращением чувств осязания, мыслей и буквально насильно задушенных эмоций, как только действие транквилизаторов начинало сдавать свои позиции перед напором просыпающегося организма.
Именно в один из таких моментов моя маменька и влетела ошалевшей фурией в палату, забив свой боевой клич буквально с порога. Так что я не только прекрасно расслышал ее возмущенный восклик, оповестивший, как минимум все западное крыло стационарного отделения о ее феерическом здесь появлении, но и сам не смог удержаться от одной из первых за последние дни немощной улыбки.
Само собой, пролетела она до моей койки под стать упомянутому мифическому персонажу за считанные мгновения и теперь рассматривала мою, видимо уже посиневшую физиономию вытаращенными глазами неверующего Фомы, пугливо прикасаясь дрожащими руками то моей головы, то перебинтованных и затянутых в эластичную сетку частей тела, что не попали под маскировочное прикрытие больничного одеяла. Ну, хотя бы сумела признать в лежащей перед ней отбивной своего единственного сыночка, а не принялась требовать от медперсонала прямых моему происхождению доказательств.
— Кто это с тобой сделал? Господи. И почему ты до сих пор в ЭТОЙ больнице? Они что, не связывались с твоим отцом? Ты пролежал здесь в таком состоянии со вчерашнего дня?
— У нас очень хороший уход за пациентами, практически на уровне элитных медучреждений западной Европы. Наша больница входит в число самых лучших госпиталей столицы, с самым высоким показателем медицинской помощи и условий пребывания на стационаре для большинства клиентов…
— Клиентов?
Маргарите Стрельниковой не хватало для ее взвинченного состояния как раз этого, услышать нужное "кодовое"-слово. Мало ей было моего далекого от человеческой внешности вида, так теперь еще подлили пару галлонов бензина в и без того бушующий пожарище ее праведного материнского гнева. Она чуть было буквально не подпрыгнула от возмущения со своего места, сразу же обернувшись (или, точнее, взвившись-встрепенувшись) рассвирепевшей гарпией в сторону явно опрометчиво заговорившей с ней дежурной медсестры.
— Так вот кто для вас пациенты. Всего лишь клиенты. И, судя по вашим же словам, для остального контингента клиентов, те самые замечательные условия пребывания в вашей больнице определенно вне зоны доступа. Ну, а глядя на состояние моего сына, вы временами их совмещаете. И после этого будете мне рассказывать сказки про какой-то эфемерный уход элитного уровня для большинства своих клиентов?
— Вашему сыну предоставляется самый наилучший во всей больнице присмотр с оказанием только самых качественных медицинских услуг. — надо отдать должное, медсестричка тоже попалась не робкого десятка и сдаваться первой совершенно не собиралась. Тем более что отстаивать репутацию родного заведения при сложившемся раскладе требовалось именно до крови из носа, а то ведь так недолго и до судебного иска дотянуть.
— Исходя из ваших же недавних заявлений, мой сын получил множество телесных побоев, включая перелом лучевой кости левой руки, нескольких трещин в седьмом и восьмом (если ничего не путаю) ребрах справа, а также многочисленных ссадин и ушибов, с частичным разрывом мышечных волокон практически по всему мышечному корсету.
Как-никак, но долгое общение в прошлом со свекрами медиками и чуть было не ставшим в свое время хирургом Глебом Стрельниковым не могли не отразится на личных знаниях Маргариты Петровны. Так что, да, полоскать ей мозги медицинской терминологией — дело бессмысленное, а для некоторых даже чреватое.
— Д-да. Все верно.
— Тогда почему вы его накачали вместо обычного болеутоляющего сильными опиумами? Сколько уже раз, а главное, с чьей подачи и по какому личному предписанию, вы обкалываете его такими мощными препаратами?
— С чего вы взяли, что он под тяжелыми наркотиками? — судя по изменившейся тональности медсестры, она должна была не только натянуто заблеять на вполне заслуженные обвинения моей матери, но и здорово так побледнеть. Жаль, я не видел ее лица, хотя мой взгляд еще не успел вернуть себе прежней четкости, свойственной для абсолютно чистого сознания и полностью трезвого мозга. Да, я многое уже понимал, осмысленно внимал услышанному-увиденному и даже запоминал, но временами меня продолжало прикладывать отрицательной реакцией на выход из наркотического опьянения. Мутнело в голове и в глазах, некоторые эпизоды происходящего проходили куда-то мимо, а иногда и вовсе верилось с очень большой натяжкой, что это не сон, и моя мать действительно отчитывает бравую медсестричку, которая явно еще не поняла с кем связалась.