Куплю свадебное платье
Шрифт:
«В кого я превратилась?» — отходя от подвала, в котором царствовал Генрих Чигиринский, легко подумала Нина Ивановна и, стуча каблуками, пошла к рынку покупать новый замок.
Сидоровы плюс Гильзаби
В каждом городе, селе, деревне есть семьи, в которых, кажется, счастье находит свой дом. Они красивы. Им везет. Молодые — прекрасны, старики не ходят согбенной тенью, медленно дыша от пенсии к пенсии. Они живут, а не выживают, как большинство россиян.
В Полежаевске таких семей, может быть, сто… Я не буду перечислять
Сидоровы еще с незапамятных времен, каковыми назову сталинские, служили в городских структурах власти. В райцентре в те годы такими структурами были горком с исполкомом и карательные органы — милиция, суд и прокуратура.
Не буду вдаваться в очень дремучие подробности, но Нина Ивановна как раз и была внучкой и дочкой Сидоровых — местной знати советского розлива. У Ниночки Ивановны из родных остался брат на шесть лет моложе ее, и в то время, когда я отстукиваю этот рассказ (Лабрадор откинулся в кресле и помахал затекшей лапой), брату Ниночки было тридцать лет. Ровно.
Урод
У Нины Ивановны и ее брата Антона было счастливое детство. Обычные воспоминания — жара, земляничный луг, островерхая дача в пойме глубокой реки и еще — солнце, дикий мороз, дорога и холод от земли, Ниночку везут на санках, и она засыпает…
До сих пор квартира Нины Ивановны выглядела еще очень красивой, хотя запах бедности уже витал где-то на уровне ног и даже глаз. Крупные серые цветы на шершавых французских обоях. Комнаты — серая, желтая и фиолетовая… Тишина, только треск из комнаты Октябрика. Мальчик что-то ломает.
Это было разорение одной отдельно взятой семьи. И необратимость его в глазах равнодушных или сгорающих от любопытства соседей еще до сих пор пугала, как хвост чудовищной кометы, летящей из глубин космоса прямо к Земле.
История банальна.
Отец Нины Ивановны, когда дети выросли, красиво ушел из семьи. Уехал в Москву, оставив все, что нажил, — квартиру на шестом этаже, дом в пойме и даже «Морган», который ко времени этого рассказа уже сгнил. Еще были живы дед с бабкой, и в их квартире на первом этаже благоухали запахи кофе и имбиря. Мама Нины Ивановны, в отличие от многих брошенных женщин, не наложила на себя руки и не начала пить, распродавая по дешевке богемский хрусталь и шифоновые занавески.
Нет. Рано поседевшая, с нежным румянцем, подтянутая, как все не очень счастливые бабы (толстеют-то, как известно, от покоя и наличия мужа), она с молодецкой энергией, тряхнув красивой стрижкой, бросилась выдавать дочку замуж, чтобы насладиться воспитанием внуков, и одновременно тянула изо всех сил вялого Антошку на золотую медаль.
Ниночке было тогда двадцать лет, она заканчивала институт, мама работала городским нотариусом, и за ней ухаживал ее непосредственный начальник. Отец в Москве тоже вроде женился и процветал. Эти подробности уже стерлись из памяти за давностью лет.
Обычно в семьях с достатком родители исподволь знакомят своих чад с чадами своего круга. Так заведено.
Общие интересы, схожий быт, традиционный взгляд на людей пожиже как на
Как-то так выходит, нет, скорее получается, но в известных и обеспеченных семьях, не важно, Москва это или таежный райцентр, вырастает — урод.
Нет, наружность-то у «урода» очень даже привлекательная: высок, хорош как бог, остроумен, смешлив, образован, но…
Жесток, циничен, хитер, ловок до того, что, пока не погубит половину городка, никто и ухом не ведет, что он — злодей. Полдюжины человек за его «дела» в колониях сроки отбывает, но — никого это не волнует (кроме, конечно, их родителей и невест).
И даже когда через семь лет и три года весь калейдоскоп его преступлений наконец складывается в остросюжетный триллер, то… никого из колоний уже не выпустят. Сажают-то легко, а вот выпустить — выходит, дураки были, что посадили, а у нас дураков, как известно, днем с огнем не сыщешь. Туда — да, а оттуда — нет. Тем более кто-то уже умер, кому-то осталось всего год досидеть, а двое так озлобились, будучи посажены почти безвинными, что выйдут теперь самыми натуральными упырями. Нет, пусть уж лучше там пока побудут, посидят, подумают…
К чему я завел эту песню? (Лабрадор поводил мутными глазами, упал на пол и заснул, а утром проснулся и…)
Хочу досказать.
Энергичная мама таки выдала дочь замуж. Как раз за сына своего начальника. Случилась пышная свадьба. Невеста в белом, жених в черно-белом. Папа невесты приехал из Москвы, весь расфуфыренный и чужой. И хоть подарил дочке жемчуга на ушки, на пальчики и на шейку, но быстро уехал, улыбаясь чужими глазами.
Семью полежаевских антикваров и нотариусов Гильзаби в городе знали. Ниночка Сидорова стала Гильзаби. Удача?!
Муж был постарше Ниночки и уже однажды был женат и даже разведен. Ошибки молодости и неопытного секса, как бубнили сват со сватьей в ухо маме. Ну и что! Какие-то смешные алименты — двадцать пять процентов.
Красота и должность мужа дочери — не последняя в прокуратуре, а также перспективы и волнения, связанные с началом жизни молодой семьи…
Пес задумался.
Так вот, Нина Ивановна ко времени свадьбы окончила институт и ждала ребенка (эти молодые такие торопливые). Ожидалась двойня, но родился все-таки один мальчик — Октябрик, и родился он в октябре…
У мужа были обтекаемое лицо и глаза цвета снисходительности, Ниночка его обожала, как обычно молодые женщины любят своих красивых мужей.
Октябрик был поздний, Ниночка переносила его почти месяц. Он словно не хотел появляться на свет — мальчик-даун.
Пока ребенок мал, такое не очень заметно, и молодая семья просуществовала почти пять лет, потом Гильзаби-муж очень элегантно оставил двадцатипятилетнюю Ниночку и ушел по-английски, не прощаясь. Вечером сказал-проскрипел: «А что же ты хотела, Нина?» Что хотела Нина, раскрывшая было рот, слушать не стал, закрыв ее рот своим. Была ночь любви, а утром Гильзаби-мужа уже не было.