Куплю твою жизнь

Рахманина Елена

— Я не понимаю, что ты говоришь, Рат, — Дени вглядывается в моё лицо, хмуря брови, а я понимаю, что язык совсем не хочет слушаться.

Собственное бессилие злило неимоверно. Попытки собраться с силами ни к чему не приводили. Черепная коробка словно пустая, без мыслей и воспоминаний. Я пытался вычерпать из памяти какую-то важную информацию, вертевшуюся на языке.

Товарищ вколол что-то мне в вену, и я ощутил, как немного прояснилось в голове.

— Юрасов оставил Спичке долю. Свяжись с Зелимом, пусть поговорят с ней. Чтобы

не принимала наследство, — всего пара слов высосала из тела остатки сил. Не знаю, что мне вкололи, но сказать ещё хоть что-то я уже был не в состоянии. Мне хотелось добавить, чтобы её защитили, если я не приду в себя. Чтобы привезли в мой дом. Но всё, на что хватило сил, — это смотреть в расплывающееся перед глазами лицо старого товарища.

Он что-то говорил, пока меня везли в операционную. Я слышал его голос, но не был способен обработать информацию.

В голове будто тревожно бил молоточек. Маленький и назойливый. Сколько прошло времени в беспамятстве, не представлял. Одно знал точно — нужно выбираться из этого вязкого болота мыслей и забвения.

Поднял веки, ощущая дезориентацию. Первые минуты не понимал, где нахожусь, как сюда попал. В палату вошла улыбчивая медсестра, поправившая катетер.

— Бураева позовите, — произношу вслух, связки будто пропустили через мясорубку. Голос сухой, хриплый.

Медсестричка отчего-то засмущалась и покинула палату. Через пару минут явился Дени. Выглядел измотанным и нервным.

— Ну ты и напугал меня, Сабуров. Привезли бы тебя ко мне на час позже, и не достали бы уже с того света, — качает головой, придвигая стул к моей койке.

— Жить буду? Сколько я находился в отключке?

— Если продолжишь в том же духе, то определённо нет. У тебя была обширная кровопотеря, тебе влили несколько литров донорской крови. Ты не приходил в сознание четыре дня. Я уже думал, пора твоих родственников извещать и готовить место на кладбище.

Фыркаю, по-прежнему ощущая слабость в теле. Оторвал руку от постели, а она вновь упала на неё. Четыре, блядь, долбаных дня потеряно!

— Надеюсь, ты не вздумал кому-то сообщить о моём состоянии? — Не хватало ещё, чтобы шакалы знали, что я при смерти.

— Нет, конечно.

Выдохнул.

— Что со Спичкой? Она сделала, как я велел? — возвращаюсь к насущному, ощущая, как глупо звучит мой вопрос. Наивно и совершенно неправдоподобно.

— Нет, — отвечает и тут же уводит взгляд в сторону, вызывая во мне волну неконтролируемого страха, — она уехала из дома Юрасова с ребёнком и одним из телохранителей.

Прикрываю веки на мгновение, отлично понимая, что эта неугомонная сама мчится неприятностям навстречу. С трудом принимаю вертикальное положение, опуская ноги на пол. И прихожу в себя ещё пару минут, сжимая пальцами матрас со всей силы.

Не разобрать, глаза отрыты или нет. И так и сяк результат один — темнота.

— Что ты творишь, Сабуров? Тебе ещё лежать нужно. Ты едва не скончался от геморрагического

шока! — Дени нервничает, волнуется за меня. Как врач знает больше, а потому опасается сильнее.

— Тише, — прошу, — не так громко. Сделай что-нибудь, чтобы я не сдох в ближайшее время. Нужно её найти.

— Отправь своих людей. Они справятся, — чуть спокойнее отвечает товарищ, — мёртвым ты ей не будешь нужен.

А я не уверен, что нужен ей и живым.

Когда тёмная пелена прояснилась, я поднял на друга взгляд. Он год как сыграл свадьбу, и жена не так давно родила. Может, следующий довод окажется весомее.

— У неё мой сын, — произношу так, будто пытаюсь убедить сам себя, что это единственная причина, по которой мне требуется её разыскать.

Но занимаюсь самообманом в который раз. Я даже не уверен, что Юрасов мне не соврал. И всё равно хочу её найти. Увидеть вновь. Ещё не понимаю зачем. Убить или спасти. В любом случае не Ямадаевым решать её судьбу.

Дени выдыхает. Быстро соображает, что к чему, уже не задавая лишних вопросов. Трёт уставшее лицо руками.

— Есть одно сильнодействующее средство. Его применяют военные в случае получения огнестрельной раны на задании. Только знай, что потом будет ещё хуже, чем сейчас. Придётся вернуться в больницу.

Киваю.

Через пару часов полегчало. Состояние было похоже на похмельный синдром. В общем, терпимо. Голова болела, но мозг при этом работал чётко.

— Что-то известно о Серафиме? — задаю вопрос Зелиму, пришедшему в мою палату, пока мне делали перевязку.

Он нервно сглатывает, наблюдая за действиями медсестры. Не поднимая на меня глаз.

— Где-то час или полтора назад нашли тело её охранника на дороге.

Смотрю на него, ожидая продолжения. Сердце замерло в груди, перестав биться.

— Похоже, она успела скрыться.

Эти слова совсем не звучат уверенно.

Зелим раскопал всё, что мог, про её погибшего телохранителя. За день успев наведаться ко всем его родственникам. Вариантов осталось мало.

Нашли её пристанище в ночи. Нутром чуял, что Мураз рядом. Охотится.

Вышел из машины и постоял недолго, вглядываясь в окна.

Теперь, когда её жизнь и жизнь ребёнка под угрозой, сознается? Сообщит мне правду, понимая, что я единственный человек, который может её спасти?

Я испытывал злость на неё. За её враньё. Знал его истоки, думал даже, что понимаю его причину. Но всё сводилось к тому, что она принимала меня за чудовище. Такое же, каким был мой отец. Неужели за время нашего знакомства она так и не смогла понять, что я из себя представляю?

Или я зря принял на веру слова Юрасова и ребёнок не имеет ко мне никакого отношения?

Когда мой человек обследовал дом и нашёл Серафиму, я застыл. Увидел её с ребёнком. Бледную, испуганную. И на секунду тепло проникло в сердце. Усилием воли вытравил из себя эту слабость, заставляя мозг трезво мыслить.