Купол Галактики (сборник)
Шрифт:
В этот момент (все было снято) на планете загорелись древние светильники. Их колеблющийся свет искажал человеческие лица.
Вообразите себе черную планету и роботов в шахтах. И людей, застывших в ожидании. (Эрик тоже ждал.)
Я вижу Вивиан Отис и Дрома. (Рядом с ними Гришка Отис.)
Они сидят в черной тени скалы, на них тяжелые одежды. Живомхи тянутся к их теплу.
Отисы молчат и глядят на солнце. Дром не может усидеть на месте. Он поднимается, ходит, топочет ногами, смотрит, из троих он больше всего скучает по солнцу.
Он боится провала, он знает — тогда они уйдут под землю. И потянутся столетия жизни в подземельях.
Ему жаль Эрика, он решает уехать с Вивиан, чтобы Эрику было легче.
А тем временем холодный разум Эрика отсчитывает последние минуты жизни, но сердце его сжигает боль. Все сделано. Он максимально придвинул линзу к солнцу. Приборы замерли в ожидании. Эрик думает о Вивиан, он прощается с ней. Он стоит в рубке, и лазер вспыхивает, и голос Эрика несется к планете. Его слышит Вивиан, слышат все. Даже если бы погибла планета, слова и голос жили бы во вселенной.
Теперь Эрику все равно, что он рыж и хром, — он говорит.
Я вижу его впалые щеки и заострившееся лицо. Он смотрит в черный фильтр прицела на багровую поверхность солнца с островами холодного шлака…
Нет, Отис ошибся — не было хитрости, было твердое решение отдать всего себя делу. А еще жгучая боль — ведь он любил.
Он сказал, он подарил этой женщине то, о чем они мечтают все, красивые и безобразные, толстые и худые.
…Или все же связаны и лукавство, и его смертная тоска — в неразделимом противоречии правды?..
Эрик говорил, и все слушали его. Но женщины понимали все, а мужчины нет.
Женщины думали: «А стоит ли эта девчонка такого счастья?»
Мужчины: «Он чудит».
Женщины: «Он ходил рядом, я видела его».
Мужчины: «Никто не стоит такой любви».
Женщины: «Он должен жить».
Мужчины: «Сказав такое, надо умереть».
Эрик же смотрит на безмерную плоскость гаснущего солнца. Он видит прохождение газовых вихрей, колебание полужидкой плоскости. Он знает — масса Н близко. И в реве верньерных двигателей, управляя линзой, в последние секунды жизни Эрик уточняет удар массы Н.
Вивиан крикнула: «Стой!», но масса Н врезалась в солнце. Оно всколыхнулось огнем, взяло в себя магнитную линзу (и плоть Эрика). В этот слепящий момент рыжий Эрик стал легендой планеты Маг и бесконечно счастливым. Вивиан это поняла. Отис не понял: он был желторотым курсантом; не понял и Дром.
Но Вивиан увидела будущее. Ей было жаль Дрома, но она ощутила одиночество Эрика и в это мгновение полюбила его.
Так мне казалось, так говорили мне все.
…Я вижу толпы народа: они среди скал, на берегу моря, на ржавых плоскостях равнин.
Одни забрались повыше, осторожные уходят в подземные галереи.
На поверхности оставались Отисы и Дром. Они бы ушли, Гришка Отис и Дром, но Вивиан не трогалась с места. Она смотрит вверх, будто стараясь разглядеть Эрика и магнитную линзу. Но виден только красный круг. По нему раскиданы темные пятна угасания. Они бежали — это показывало быстроту вращения солнечного шара.
— Стой! — крикнула Вивиан.
И вдруг зажглась синяя точка на красном круге. Еще, еще одна. И началось бурное превращение солнца в ослепительный шар, и взметнулись рыжие волосы протуберанцев.
Солнце росло и росло (Дром кричал, что оно сожжет все).
Зной упал на планету. Поднялся водяной пар. Снега таяли, бежали потоки. Пронеслась красная буря, коротко заслонив солнце. Выпал ржавый дождь. Поднялись живомхи. С треском лопались семена, выбрасывая ростки. Море катилось на берег. Валы его гнались за бегущими в гору людьми. С гор стеной шли потоки мутной воды. Смешались жизнь и смерть, становилось голубым небо, поднялась зелень. Солнце яростно грело, наверстывая упущенные столетия. Люди сбрасывали одежду и отдавали себя этому солнцу, сыплющему на все голубой свет. Он лился вниз, как вода, растекался, словно потоки голубого тумана. И, взлетая вверх, пел свою песню фитах.
— Он жжет меня, — сказала Вивиан брату. — Жжет!
Она закрыла глаза ладонями.
Отис обхватил ее, прикрывая собой от солнца.
— Пусти, — сказала Вивиан. — Пусти.
Дром скинул с себя тяжелую одежду. Запрокинул лицо. Поднял руки. Лицо его исказилось. Он плясал древний танец. Я вижу его запрокинутую голову, вижу голубые отсветы, струящиеся по коже.
Сначала он движется медленно, будто в полусне. Древний танец словно просыпается в нем, чтобы взорваться движением.
…Кончив плясать, он подошел к Вивиан и властно обнял ее. Она была его, была женой. Вечной.
— Пусти, — жалобно сказала Вивиан. — Он смотрит на нас.
— Кто? — Дром оглянулся с угрозой.
— Эрик. Гляди, это солнце… его голова.
— Сумасшедшая! — крикнул ей Отис. — Сумасшедшая!
— Смотрите, протуберанцы — его рыжие волосы!..
Она закричала. Так кончилось счастье Дрома.
Жить вечно?.. Это можно только в сердце других людей. Эта жизнь самая уверенная и беспечальная.
Дром ушел в космос, и Отис с ним. И родилась легенда, и Вивиан, женщина с золотыми волосами, стала одинокой, а Эрик бесконечно живет в ней. Так все и случилось.
Я завидовал долгому счастью Эрика.
Я мечтаю. Она тягучая, как мед, эта мечта: у космонавта должна быть жена, верная женщина — чтобы ждала. Голос ее должен приноситься на радиоволне, и слова ее должны быть золотым металлом.
Но где найдешь ее, если магянки, самые верные, самые нежные, самые привязчивые, забывают умершего, плотно едят, полнеют и говорят, говорят, говорят ерунду.
И имеют унылых братьев.
Космонавт должен быть холост — лет до ста. Так, и не иначе.
Я сидел в кафе. Пришел Отис.