Курьезы холодной войны. Записки дипломата
Шрифт:
Когда он завершил своё заявление, западные послы снова стали задавать ему вопросы по злополучному параграфу, но Абрасимов так же хладнокровно и спокойно повторил, что они все, включая его самого, должны полагаться на официальный перевод, который для этих целей и применяется на проводимых переговорах. В свою очередь он призвал западных коллег обратить внимание на официально внесённые им важные советские подвижки и подготовить свою реакцию на них к следующей встрече. На этом данное заседание завершилось, и мы с Абрасимовым, как обычно, отправились на его лимузине в наше посольство. По дороге он сказал мне, что, перевёртывая страницу в записной книжке, он случайно открыл совершенно не ту страницу и, только начав читать её, понял, что произошла накладка. Он поблагодарил меня за проявленную находчивость,
Через несколько минут после этого он вдруг сделал мне предложение переехать к нему на работу в посольство, сказав при этом, что «вы в моём стиле». Я поблагодарил его за лестное предложение, сказав, однако, что в ближайшее время мне будет трудно уехать из Москвы вевязи с предстоящими экзаменами в аспирантуре и ожидаемой в течение следующих 10–12 месяцев защиты диссертации. Кроме того, после семи лет в ООН я находился в Центральном аппарате МИДа ещё менее двух лет, что по нашим критериям было слишком коротким промежутком для новой загранкомандировки. Выслушав мои доводы, Абрасимов сказал, что последний вопрос он сможет решить одним звонком в Москву, а в отношении диссертации можно подумать о её защите в Академии наук ГДР. Он к этому добавил, что сейчас он не ждал от меня окончательного ответа на этот серьёзный для меня вопрос, который мне нужно было спокойно и взвешенно обдумать и обсудить с женой, и предложил вернуться к нему, когда я приеду на следующий раунд через 2–3 недели.
Принятие неожиданного предложения Абрасимова о переходе на работу к нему в посольство нарушало бы полностью мои планы защиты диссертации и уже моё намеченное последующее поступление в Высшую дипломатическую школу для специализации в области международного права и целый ряд других уже запланированных долгосрочных дел.
После приезда в Москву я сначала обсудил предложение Абрасимова с женой, которая полностью поддержала меня в моём намерении от него с благодарностью уклониться. Затем я рассказал о нём моему чудному шефу Пастоеву, высказав просьбу помочь мне не ехать на следующий раунд в Берлин и тем самым избежать нового обсуждения этого предложения с Абрасимовым. Всеволод Владимирович отнёсся к моей просьбе с пониманием и сочувствием, сказав в порядке совета, что единственный для меня способ не поехать на следующий раунд в сложившейся ситуации он видел только в том, чтобы мне лечь под предлогом переутомления в нашу мидовскую Чкаловскую больницу за 10–12 дней до возобновления переговоров. При его молчаливом соучастии я так и сделал.
Несколько месяцев спустя, уже перед самой защитой диссертации, я совершенно случайно встретился с Абрасимовым в здании МИДа около кабинета министра, откуда он выходил и куда направлялся я. Мы с ним тепло поздоровались, но он не преминул добродушно пожурить меня за неявку на переговоры и уход от его предложения о переезде на работу в Берлин. Он сообщил мне тогда же, что переговоры будут скоро завершены подписанием соглашения, и что у него тоже есть свои новые планы. Мы попрощались, пожелав друг другу дальнейших успехов. Через несколько месяцев переговоры по Западному Берлину были успешно завершены, а спустя ещё некоторое время Пётр Андреевич Абрасимов был назначен послом СССР во Франции, а я сам после успешной защиты диссертации прошёл конкурсные экзамены в ВДШ и приступил к специализации в области международного права.
СТОЛКНОВЕНИЕ С М.А. СУСЛОВЫМ
За годы моей работы в МИД СССР мне довелось встречаться с целым рядом советских партийных и государственных руководителей самого высокого уровня. В их числе были Л.И. Брежнев, А.Н. Косыгин, Н.В. Подгорный, А.А. Громыко, члены и кандидаты в члены Политбюро, секретари ЦК, министры и т. д. Память сохранила немало интересных, любопытных и забавных эпизодов, связанных с ними. Один из редких неприятных случаев буквально столкнул меня с М.А. Сусловым.
С этим высоким советским руководителем мне доводилось встречаться несколько раз, когда он сопровождал Брежнева, а в некоторых случаях, когда он сам вёл переговоры от имени КПСС с делегациями «братских» партий, приезжавших с визитами в СССР. М.А. Суслов отвечал за идеологическую работу, одновременно являясь главным теоретиком партии. Он имел репутацию «серого кардинала» в советском правительстве, что отражало его огромное влияние в решении партийных и государственных вопросов Советского Союза.
М. Суслов олицетворял собой крайне жёсткий идеологический подход в партийных и государственных делах в жизни СССР, что обеспечило ему на протяжении нескольких десятилетий важные позиции в первых рядах советского руководства. Внешне он производил впечатление, которое в России ассоциировали с представителями интеллигенции. Элементами такого впечатления были, в частности, его непокорная причёска «полубоксом», толстые роговые очки, высокий рост в сочетании с чрезмерной худобой. Однако этот книжный вид мгновенно улетучивался, по крайней мере для тех, у кого русский язык был родной, как только он открывал рот. Для хорошо образованного человека, он к всеобщему удивлению, говорил с тяжёлым некультурным акцентом неграмотного крестьянина из района Среднего Поволжья. К описываемому времени одна его рука была парализована, и он носил её всегда тесно прижатой к телу с помощью другой руки. Его манера говорить отличалась также редкой и утомительной монотонностью, а обращение с людьми было в основном сухим и неприветливым. Со мной Суслов всегда был стерильно вежлив, а иногда даже проявлял некоторое благодушие, хотя наше общение с ним, как правило, было сугубо деловым и коротким. В отличие от целого ряда своих высоко поставленных коллег он никогда не задавал личных вопросов, строго придерживаясь чисто формальных сторон дела и не позволяя себе хотя бы немного расслабиться самому или тем, с кем он имел дело.
В день инцидента, о котором здесь идёт речь, я был назначен работать на переговорах между советским руководством во главе с Брежневым и прибывшей в СССР делегацией Компартии Индии (просоветское крыло), которую возглавлял её генеральный секретарь Рао. Встречи проходили в большом рабочем кабинете Брежнева в здании ЦК КПСС на Старой площади. С советской стороны в переговорах помимо самого Брежнева принимали также участие М. Суслов, А. Громыко, Б. Пономарёв и другие ответственные партийные работники, курировавшие регион Юго-Восточной Азии и Индии, в частности.
Когда члены индийской делегации начали, толпясь, собираться у открытой входной двери кабинета, советские хозяева с Брежневым впереди направились им навстречу, чтобы пожать руки, обняться с ними и даже на русский манер поцеловать гостей в щёки, подчёркивая тем самым большую близость и узы дружбы, которые, очевидно, характеризовали отношения между двумя партиями. После предварительного обмена любезностями Брежнев пригласил всех занять места за длинным столом переговоров, покрытым приятным зелёным фетром, что значительно смягчало аскетически холодную атмосферу того довольно большого помещения, в котором обычно работал главный руководитель нашей страны. Этот стол располагался торцом к широкому, тяжёлого вида письменному столу генерального секретаря, на котором громоздились кипы разных документов, батарея телефонов, стаканы с карандашами и другие канцелярские принадлежности. На его левой стороне помещалась полуметровая модель корабельного штурвала, которую можно было нередко видеть на фотографиях советских СМИ, показывавших Брежнева принимающим высоких зарубежных гостей. Брежнев был особенно привязан к данному предмету, поскольку он очень наглядно символизировал его положение как рулевого корабля своей страны.
В отличие от обычной рассадки, когда переводчик садился рядом с ним, а Брежнев редко этот порядок менял, на сей раз хозяин кабинета прямо на ходу решил посадить меня в другом месте. Когда все присутствующие заняли места в соответствии с установленным порядком, при котором я сел по левую руку от Брежнева и по правую от Суслова, он повернулся ко мне и сказал: «Вы знаете, я думаю, что вам для работы будет удобнее сидеть за моим столом. Оттуда вам будет лучше слышно и ту и другую сторону. А нам тоже будет лучше слышать вас, так как вы будете прямо в центре на месте председателя». Следуя предложению генерального секретаря, я собрал свои блокноты и карандаши и перешёл в массивное и очень удобное кресло Брежнева. Не могло быть никаких сомнений, что моё новое место было значительно более удобным, чем то, в которое я сел сначала.