Курган. Дилогия
Шрифт:
Дружинники огляделись: на крыше и округ башни пока все спокойно. Велислав пошел к каменному зубчатому ограждению, Прозор на другой край крыши. Надо все осмотреть.
Прозор безоговорочно доверял своему другу. Вот и сейчас он знал – Велислав что-нибудь придумает! Найдет ответ, разъяснит, что произошло на отмели. По-другому и быть не может! Не впервой Велиславу отводить беду от их страны – Альтиды, от родных вендских лесов. Счастлива и спокойна страна, у которой есть такие защитники. Не страшен ей неведомый враг.
На вид Велиславу немногим за тридцать. Но, несмотря на не столь уж почтенный – по меркам старожилов – возраст, дружинник, вот уже как десять лет, носил средь соплеменников почтительное прозвание – Старой.
Старой… Велислав Старой – это имя одно, другого нет. Оно почитаемо по суровым вендским лесам, по вендскому пограничью, по полуночной части обширной страны – Альтиды. А сама Альтида, состоящая из десятков княжеств, сотен вольных городов, несчетного числа деревень, простиралась от ледяной бескрайней пустыни-тундры на полуночи, до истекающих зноем ковыльных степей на полудне.
В полночной тундре день длится полгода, а остальные полгода стоит безмолвная звездная ночь, изредка озаряемая трескучими радужными сполохами. На севере почти ничего не растет, лишь изредка встречаются низкорослые деревца, а летом тундра покрыта мхом. За тундрой идет холодный серый океан.
И юг бесплоден – полуденные степи изнывают от жары, переходят в песок. В степях деревья растут отдельными рощицами, у воды. А кругом них короткое весеннее разноцветье трав, от которых к началу лета остается лишь сухой пожухлый ковыль. А вот те земли, что лежат меж севером и югом, благодатны. Они изрезаны сотнями рек, на них тысячи озер. Эти земли необъятны – и это Альтида.
И имя Велислава Старого ведомо и в самой Альтиде, и даже в некоторых ближних и отдаленных – за морями – странах.
Там оно внушало почтительное уважение и было овеяно обширным ореолом сказаний, что доставляло Велиславу немало веселья, когда очередное предание или песня – сочиненная досужими былинщиками доходила до его ушей. В них Велислав выглядел чуть ли не сказочным великаном–волотом, или наоборот – дурнеем-богатырем, голыми руками сокрушающим невиданную тьму дикарей-бруктеров. А на самом деле – все не так. Совсем не так… Все гораздо проще, чем рассказывают. Свое грозное и почетное прозвание, добавленное людьми к его имени, он заслужил не потому, что он славный воин. Он и воином-то тогда не был, и в дружину виннетского князя Молнезара попал только после победы над ордами дикарей, что шли на Альтиду. И произошло это почти что десять лет тому назад. Но Велислав не любил об этом вспоминать.
3 утопленник
Велислав и Прозор стояли на крыше Древней Башни, рядом с высоким каменным зубцом. Фигурное обрамление башни большей частью не сохранилось: кто-то или что-то разрушило ее в незапамятные времена, но, скорее всего каменная кладка просто не выдержала натиск времени. Щели между камнями вымывались дождями, сушились ветрами, трескались в зимнее, морозное время. Кладка ослабевала, камни постепенно крошились и вываливались сами, под своим весом. Те, валуны, что не успели упасть вниз, сложили кучами в разных местах крыши. Они могли пригодиться в случае нападения – камень хорошее оружие. Для этой цели на крыше стояло небольшое камнеметное устройство, укрытое плотной просмоленной материей. Его пригодность исправно проверяли, но воспользоваться им пока не доводилось. Из сторожевых площадок по углам, осталась всего лишь одна. Несмотря на это, башня до сих пор была пригодна для того, чтобы пережить непродолжительную осаду. Толстые каменные стены надежно уберегали от возможного пожара; оружие, вода и еда есть. Были бы люди, было б кому держать оборону.
С башни видно, как покачиваются вершины сосен, а за ними – рукой дотянешься – простирается река Ледава. Хорошо просматривается впадающее в море устье.
Но сейчас река и море вендов не интересовали. Они всматривались в противоположенный пологий берег. На нем, недалеко от кромки легло древнее болото – Гнилая Топь.
– Прозор, что-нибудь видишь? – спросил Велислав.
– Нет, – ответил Прозор, внимательно вглядываясь в каждую кочку, в каждую редкую чахлую осинку. – На Гнилой Топи вроде спокойно. Да ты сам глянь – только болотные огоньки мерцают. Туман ночной стелется… Только вот к речному берегу след идет: деревца кой–где поломаны, кусты примяты. Будто огромный слизень полз.
– Огоньки я и сам вижу, – вздохнул Велислав. – Значит, нет ничего. Это хорошо. А вот ты помнишь, как только этот вой начался, на болоте что-то вздулось? Будто пузырь огромный. На манер квашни, только черной да большой.
– Нет, не помню, Велислав. Не видел – меня скрутило сразу. Думал только – как выжить-то в этом мороке.
Сейчас на древнем болоте все тихо и спокойно. Будто и не случилось: ни истошного воя, ни одуряющего, пришедшего вслед, морока; будто не катил с противоположенного берега водяной вал, забравший жизнь семерых воинов. Стояла тихая ночь. Высмотреть ничего не удалось. Сейчас – хвала богам! – спокойно. Но ведь еще вся ночь впереди, все может случиться.
– Спускаемся?
– Нет. Подождем, мало ли что… Не очень мне верится, что закончилось, Прозор. Тишина наступила зловещая. И еще – мне тут легче, свободно дышится. Погоди немного – отойти хочу. Я ведь – главный, должен твердо держаться. Семь человек… Неожиданно-то как – не в бою, непонятно от чего. Не знаю, что случилось, – не слышал о таком. Ты чувствовал, на берегу будто что-то злобное и гадкое на нас смотрело? Сразу же, как только в вверху прошуршало?
Прозор внутренне сжался, его передернуло от воспоминаний.
– Да, Велислав, чувствовал. Я как-то раз чуть в змеиную яму не провалился, сапогом в нее попал. Еле отпрыгнул! Хорошо, что осень стояла – холода подходили. Гады в яму на зиму собрались: уже вялые, сонные были. Там такой клубок! Но головы подняли, зашипели, свои буркалы змеиные на меня вытаращили. Много их там… – Прозора снова передернуло, великан не любил змей. – Так вот, у ямы с гадами мне, как давеча на берегу, плохо стало. Будто потустороннее в сердце лезет, душу холодит. Мертвящее, жуткое. Я от змеиной ямы тихонечко отходил, а потом повернулся, да как припустил! Бегу, и мне кажется – гады за мной ползут, нагоняют. Щас кинутся всем скопищем и повиснут! Обошлось, погрезилось. Да и осень была. Ох, и напугался я тогда, Велислав! Тебе одному рассказываю, не говори никому! Я потом долго в себя приходил. До сей поры мне кажется, что змеиные глаза мне в затылок смотрят, в душу лезут. Помню я их зрачки: узкие, мертвые… И откуда у змей такая сила? Я думаю, что там, в гадючьей яме, змеиный властелин на дне лежал, своими слугами укрывался. Вот он гадам силу и давал. И на отмели такое чуство, будто кто-то меня разглядывал, душу холодил и решал, куда удобней ужалить. Б-р-р! – передернул плечами Прозор. – Зачем ты это спрашиваешь, Велислав?
– И я, Прозор, такое почувствовал. Ты хорошо сказал: взгляд змеиный да мертвящий. Пойдем?
– Пошли. Заметил, что огоньков на Гнилой Топи много? В иные ночи не так ярятся, хотя чего уж – проклятая земля, топь. Самое место для нечисти. Угораздило же в наших лесах этому болоту завестись. И еще – кругом странная тишина. Все молчит. Ни звука не слышно… Только ветер в соснах шелестит. Тих ночной лес. Будто все зверье ушло, напуганное…
– Заметил, – мрачно бросил Велислав, – пошли уже.